я лишился передних зубов и, похоже, вывихнул левую ногу. Резкая боль пронзила моё тело. Я перестал дышать. Зачем только пришёл в этот дом? О… Если бы я только мог знать заранее! Глупость. Просто невообразимая глупость! Смотрите-ка, дождь закончился. Взглянул я в одно из немногочисленных окон. На тёмно-синем небе уже появилась луна. Так тихо, так скучно…

Копоть, распахнутое окно, запах гнили… Всё это отдалялось, смешивалось, превращаясь в нечто абстрактное, мало чем напоминавшее прошлое. Медленно пустота вытеснила собой маленькую комнатку, серый мирок этого человека. Нечто незначительное преобразовывалось в нечто колоссальное. Человек открыл глаза. На секунду ему показалось, что он слеп. Настолько белым всё было. Он ничего не слышал. Настолько тихим, скорее беззвучным, всё было. Есть в этом что-то прямо таки отвратительное. И в человеке, и в месте, в котором он волею случая оказался. Кто бы мог подумать… Кто бы мог вообразить себе нечто подобное?!

— Боже… И что мне делать? Лишь сейчас я понял, каким был идиотом! Лучше бы я тогда прошёл мимо, как поступили бы все нормальные люди. И нет… Мне совершенно не хочется здесь находиться! И я забыл там своё пальто! Лишь бы не простудиться, только этого мне не хватало. Лучше бы я в тот вечер вообще остался дома. И когда же это всё закончится… — он почти кричал. Этот человек винил меня в произошедшем.

— Хватит. — нет… Почему именно со мной всегда происходят такие ужасные неприятности? Я бы согласился с этим, если бы они были заслуженными. Но сейчас… Я не хочу и пытаться спасти себя, а уж тем более его. Того, кто так бесцеремонно вломился в мой дом и даже не попытался помочь мне тогда.

— Где бы нам сейчас взять еды? А то я умру с голоду. Не очень бы хотелось умирать вот так.

— Мой новый знакомый, казалось, совсем не слушал меня. Неужели можно испытывать такой сильный голод, который был бы способен оглушить? Я же, в отличие от моего спутника, ничуть не был голоден. Меня это не волновало.

— Прекрати. Ты мешаешь мне. — спать… Больше всего я хотел спать. Эта его болтовня ужасно надоедала.

Но нет… Он всё продолжал и продолжал. Ему нравилось меня мучить. Это невыносимо! А что, если здесь вообще нет никакой еды? Я мог бы выполнить эти требования, но не хотел. Лишь неясные серые фигуры, появившиеся вдруг на горизонте, заставили меня сорваться с места. Я бежал так быстро, как только мог. Люди! Здесь есть люди! Они наверняка должны знать, что это за место и как отсюда выбраться. Наконец я достаточно приблизился, чтобы их разглядеть. Странным было найти здесь детей. Они стояли, образуя собой круг. Шесть неподвижных, словно статуи, маленьких мальчиков и девочек. Я решил попробовать их разбудить. Подходил к каждому, но что бы ни делал, всё оставалось безуспешным. Я уже было совсем отчаялся. Пока не услышал хруст за спиной. Ребёнок, мальчишка лет пяти, ел свои пальцы, словно это были конфеты. Его ногти сминались и разламывались под давлением зубов. Мясо разрывалось, вытягивая вены и оголяя кости. Эти нежные желтоватые кости торчали из его пухлой ладошки. Я тоже голоден. Ужасно голоден. Голод взял контроль надо мной. Я не могу думать ни о чём другом. Этот хруст… Мне бы не хотелось делать этого, но кто я такой, чтобы перечить голоду? На удивление легко, даже с удовольствием было принято мной решение. Может, потому, что у меня самого не достаёт пальцев? И только тогда, когда от кисти ничего не осталось, я перестал ощущать голод. Это было так приятно.

— Это жестоко, — подметил мой собеседник.

— В жестокости нет ничего дурного, — я всегда так считал. Каждый когда-либо проявлял жестокость, но мало кто хочет это признавать. Очередная неудобная тема. Такая же, как смерть или секс.

Мы пошли дальше. Пустота этого места не даёт мне покоя. Бесконечный пустой мир… Я не чувствовал ничего. Ни голода. Ни времени. Ни усталости. Повезло ему — он хотя бы не потерял голод. В скором (или не очень) времени, я даже перестал ощущать самого себя. Парадоксально — это самое болезненное состояние, которое мне доводилось испытывать. Мучительно оставлять своё, пусть и не самое уютное тело. Шаг, ещё один и ещё — я сбился со счёта. Сколько мне осталось идти? Сколько я уже прошел? Будем думать, что я потратил на свой путь всего 240 секунд. Да, именно. Такие знакомые мне 240 секунд. Я умер, когда часы показывали без четырёх минут девять. Что можно успеть за четыре минуты? Проживи я на эти четыре минуты дольше, всё равно вскоре был бы мёртв. Жалкие бесполезные четыре минуты! Я даже разозлился из-за того факта, что мне в любом случае никто бы не помог. Даже мой новый знакомый. Хотя он мог предпринять нечто большее, чем просто накрыть меня ещё живого, будто покойника, своим пальто. В прочем, какая разница? Мне плевать. Теперь это не моё дело. Я же мёртв. Что за напасть… Смерть, не смотря на недавнее происшествие, кажется мне очень скучной. Она сама гораздо хуже, чем её ожидание. Ведь разочарование всегда приходит позже предвкушения. В какой-то степени даже глупым и заурядным было умирать вот так. Нет, не этого я ждал от собственной смерти. Всегда считал, что умру как-то по-особенному. В моём сознании я представлял что-то вроде публичной казни. Представлял толпы людей, пришедших посмотреть на то, как умрёт чудовище. Представлял большой праздник по завершении действа. Этот день должен был стать переломным для человечества! Что же… Я оказался недостоин. Может, это и правильно. Нужно обладать большим везением, чтобы хоть кто-то в этом мире обратил на тебя внимание. Именно так, всё держится на удаче. А меня же просто оборвали на полуслове. Я не дожил совсем немного до своего триумфа. Бесполезный жалкий… Мусор, словно тот, что валяется у вас под ногами, и на который вы не обращаете совершенно никакого внимания. Нет… Я хуже, чем мусор — его хотя бы можно переработать. Страшно было так жить. Но никого из живущих это особенно не волнует. Серая скучная жизнь! Я презираю все её проявления. Что же ждёт меня дальше? Я рад быть мёртвым… Смерть — и есть то избавление, о котором я всегда мечтал. Пусть даже такая… Она моя. Между тем, идти становилось всё легче. Будто бы стоило мне лишь подумать о том, куда хочу попасть, я тут же перемещался туда. Я посмотрел вниз и, к своему ужасу, не