кофе, ни гадкого ветра, который на перекладных добрался сюда из Нью-Йорка и теперь норовил залезть под одежду. В уши будто набили ваты.

«А как быть с ощущениями? Вкус? Слух? Осязание? Я же могу коснуться тебя, и ты будешь мягким, тёплым, живым…» «Всё работает так, потому что мы привыкли так думать. Твоя обоняние лжёт тебе не меньше, чем зрение, Бекс. Я буду живым, тёплым и мягким, потому что ты знаешь меня таким. Хочешь знать».

— Миссис Свитинг. — Кто-то сжал её плечо. Она дёрнулась. Слёз уже не было, но мир ещё не принял свою прежнюю форму, и, судя по расплывчатому серому пятну, к Ребекке обращался коп. — Мэм, мы посмотрели записи с камер наблюдения. Мне очень жаль, мэм, но ваш муж покончил с собой.

— Этого не может быть. — Собственный голос звучал, как из бункера. — Я видела гильзы и дыры в стене.

— Дело в том, мэм… мистер Свитинг пытался выстрелить себе в голову несколько раз, но он был не в себе и…

— Патрик бы не промазал. Он отличный стрелок.

«Был отличным стрелком», — мысль мелькнула и тут же растворилась в потоке белого шума.

— Мне правда жаль, мэм. — Коп снова сочувствующе сжал её плечо и ушёл, оставив Ребекку один на один с уродливой правдой.

«Информация не может умереть, Бекс. Умирает лишь тело. Если сознание и есть информация — оно продолжает существовать».

* * *

На прощальном обеде не обошлось без скандала. Ребекка весь день перекладывала немногочисленные букеты, пытаясь образовать подобие порядка, следила, чтобы урна с прахом стояла точно по центру, и каждые пять минут смахивала пыль с прислонённой к ней фотографии, не зная, чем ещё себя занять. На фото Патрик выглядел счастливым. Студент престижного университета, лучший на курсе: светлое будущее, гранты на любые исследования, жильё за счёт государства. Он улыбался, даже не представляя, что однажды его светлое будущее обернётся тыквой. Ребекка злилась на этого светлого юношу и на мужчину, которым он стал, за то, что вынес свои гениальные мозги, не сказав ей ни слова.

Она мыла руки, фанатично, до крови, наверное, в сотый раз с тех пор, как держала эти самые мозги. Ребекке хотелось зарыдать, заорать, разбить что-нибудь — хоть чёртову урну, — но вся боль бурлила внутри. Патрик не одобрил бы, что его прах засоряет гостиную, и Ребекка держалась. Пока не объявилась его мать.

Оливия Свитинг на дух не переносила Ребекку, хоть и притворялась, что это не так, по крайней мере, в присутствии Патрика. «Зови меня Лив, душечка» «Как твои дела, душечка?» «Ты в порядке, душечка? Что-то ты неважно выглядишь», — всё это сопровождалось слащавой, жабьей улыбкой, от которой у Ребекки дёргался глаз. Оливия воспитывала сына одна — его отец дезертировал, как только узнал о беременности, и искренне считала, что её золотой мальчик достоин большего, нежели несчастная заучка, любимым занятием которой было прикладываться к бутылке. Ребекка не жаловалась. Она знала, что Патрику нет дела до семейных разборок.

В этот раз не было ни душечки, ни жабьей улыбки. Едва переступив порог гостиной, Оливия завизжала, как циркулярная пила.

— Это всё из-за тебя! — Она побоялась кинуться с кулаками — маленькая пожилая женщина вряд ли одолела бы почти шестифутовую Ребекку. Оливия вышагивала вокруг урны и тыкала пальцем, привлекая к скандалу внимание бывших коллег и однокурсников Патрика. — Мой мальчик, мой бедный золотой мальчик! Ты довела его!

Ребекка смотрела «шоу» с напускным равнодушием. Оливию это не устраивало. Она набрала в лёгкие побольше воздуха и опять завизжала:

— Почему ты не позвала меня на кремацию?!

— Вы хотели бы смотреть, как тело вашего сына отправляется в печь?

На краткий миг Оливия оторопела.

— Нет! Но ты могла хотя бы сказать! — Она явно не ожидала такого ответа, но, придя в себя, сразу сменила тактику: — Почему ты вообще не похоронила его по-человечески?! Что делать с этой вазой? Выставить на улицу? Чтобы на неё гадили собаки?!

— Патрик не хотел гнить в земле.

— О, зато ты будешь там гнить! Кто похоронит тебя, когда ты сдохнешь?! — Костлявый палец Оливии не опускался, следуя примеру поганого языка.

Гости начали шептаться. Взгляды метались от одной женщины к другой, как на турнире по пинг-понгу.

— Хорошо, что твои родители не увидели, в кого ты превратилась, — продолжала Оливия, выводя всё более высокие ноты. — Безработная алкоголичка.

При упоминании родителей Ребекка поморщилась. Их обоих три года назад, почти одновременно, забрал рак. Оливия приняла гримасу за подтверждение своих слов.

— Так кто тебя похоронит, а?! Эгоистка! Ты даже не захотела родить моему сыну детей!

Терпение Ребекки лопнуло. Равнодушная улыбка, которую она ещё пыталась держать, «стекла», будто комок жидкой грязи. Пространство вокруг замерцало в багровых тонах.

— Вон, — процедила Ребекка сквозь зубы. — Убирайся из моего дома!

— Это дом моего сына! — пискнула свекровь. Похоже, что-то в лице невестки, в её глазах, заставило Оливию попятиться. Шепотки смолкли. — Я уйду! Но ты останешься одна.

Уже на пороге гостиной Оливия в последний раз обернулась:

— И не смей звонить или писать мне!

— И не подумаю! — В этом Ребекка не сомневалась. Она слышала, как в коридоре нарочито громко хлопнула дверь, ощущала на себе десятки взглядов — будто назойливые жучки они ползали по коже, оставляя после себя цепочки противных мурашек.

Ребекка схватила со стола бутылку вина и приложилась к горлышку. Но даже алкоголь, толчками льющийся в глотку, не мог унять сердцебиение.

— Ну а вы что? — оторвавшись от бутылки, Ребекка уставилась на свидетелей своего позора. — Разве не ясно? Вечеринка окончена! Убирайтесь все! Прихлебатели… Где вы были, пока он торчал в своей лаборатории один?! Где вы были, когда его попёрли с кафедры? Катитесь теперь…

В полном молчании гости потянулись к выходу. Принесённые ими букеты смотрели на Ребекку с немым укором. На один крохотный, нереальный миг ей показалось, что Патрик на фото нахмурился. Она икнула и потрясла головой — видение исчезло. Теперь Ребекка заметила ещё одного гостя — он прятался за урной и не спешил уходить.

Карлос Ромаро подошёл к ней и протянул носовой платок. Ребекка вытерла бордовые потёки и отшвырнула его — плевать, что Патрику не понравилось бы. Его больше нет, а значит теперь Ребекка в праве устанавливать в доме свои порядки.

— Соболезную вам, миссис Свитинг, — сказал Ромаро без капли сострадания в голосе. — Мне жаль, что всё произошло так. И жаль, что это случилось в моей лаборатории.

— Спасибо. — Ребекка тоже не была настроена на душещипательную беседу. — Что вам нужно?

— Я слышал, что жёсткий диск