В разгар лета Поклен взял нового ученика, Габриэля Фрежло, которого он обучал ремеслу и давал ему кров за 100 ливров в год. Живя под одной крышей с учениками, Жан Батист мог набираться опыта и при этом работать в обществе своих сверстников. Поклен верил в этот метод, ведь так воспитывали его самого: передать навыки — вот что самое главное.

Менее чем через год и две недели после смерти Мари Жан снова женился. Невеста, Катрин Флеретт, была не чужая. Она происходила из семьи торговцев, живших в том же квартале, бывала в доме, знала детей. Конечно, мать никто никогда не заменит. «Знаем мы неблагодарность наших милых деток. Не очень-то они довольны, когда отец приводит в дом молодую хозяйку, и косятся на мачеху»[10]. Свадьбу назначили на конец мая. Приданое составляло три тысячи ливров да еще мебель на две тысячи. Жан купил дом под Образом Святого Христофора, на самом Рынке, но переедет туда только десять лет спустя.

Он хотел дать превосходное образование своему первенцу Жану Батисту, своему наследнику, и записал его в Клермонский коллеж, основанный в 1560 году епископом Клермонским Жаном Пра, напротив Сорбонны[11]. Перед Жаном Батистом забрезжила новая жизнь, а главное — он столкнулся с новым мировоззрением: духом иезуитов.

Внушительное количество учеников в маловместительных помещениях обязывает к постоянному поддержанию дисциплины, субординации, упорядоченной жизни. Молитва занимает важное место в режиме дня. Разговаривают на латыни, французский допускается только на переменах.

Ректор примет меры к тому, — говорится в учебном плане, — чтобы латинский язык всегда употреблялся в классах между учениками. Они могут отступать от этого правила лишь в выходные дни и в часы отдыха. Притом провинциал вправе принять решение о том, чтобы и в эти дни и часы использовать в обиходе латинский язык.

Учат наизусть правила грамматики по учебнику Жана Депотера — огромному тому из восьмисот страниц, обучающему азам и нюансам языка Теренция: «Omne viro soli quod convenit esto virile»[12].

Форма — черная сутана и квадратный колпак — стирает различия, вводит школяров в ряды вельмож, возвышает смиренных и возвращает богатых к их общечеловеческому положению. «А будете ходить в мещанском платье — никто вам не скажет: „Ваша милость“»[13]. Но здесь не встречают по одежке. Равенство в коллеже начинается с формы. Из двух тысяч экстернов и трехсот интернов половина дворян и отпрысков знатных семейств, четверть состоятельных буржуа и четверть выходцев из менее зажиточных, но заслуженных семейств. Ученики проходят строжайший отбор, поскольку получаемое ими образование позволит им войти в элиту королевства.

Иезуитское воспитание опирается на мощную духовность и следует тщательно разработанной методике, формируя здоровый дух в здоровом теле. Вершиной обучения является богословие, которое изучают в старших классах. Начинают с грамматики, хронологии (историю еще не преподают как науку), поэтики и риторики, причем главным упражнением в последней является ораторское состязание: нужно найти свои аргументы и не отступаться от них.

…В течение двух лет ни один кандидат не отличался на диспутах так, как он. Он на всех навел страх, и не проходит ни одного заседания, на котором бы он с пеной у рта не защищал противоположного мнения[14].

Философия заменяет собой все науки: в нее входят математика, физика, которая «изучает законы внешнего мира и свойства тел, толкует о природе стихий, о признаках металлов, минералов, камней, растений, животных и объясняет причины всевозможных атмосферных явлений, как то: радуги, блуждающих огней, комет, зарниц, грома, молнии, дождя, снега, града, ветров и вихрей»[15], механика, которая учит, что «мудрец стоит выше любых оскорблений и что лучший ответ на издевательства — это сдержанность и терпение»[16]. Одновременно учеников побуждали к играм на вольном воздухе, к загородным прогулкам (за воротами Святого Якова) пешком или верхом, к занятиям фехтованием, танцами, музыкой. Из изучаемых текстов было тщательно вычищено всё, способное поощрить к распутству; зато прививали интерес к Теренцию, Плавту, Титу Ливию, Цицерону, Вергилию… Такие светские произведения читали наряду со священными и учили наизусть — по крайней мере для театральных представлений.

Театр занимал важное место в системе обучения. Представление должно быть превосходным; оно побуждает учеников добиваться совершенства, вести диалог, слушать, держать себя на равных перед посторонней публикой, преодолевать комплексы и застенчивость. Речь не о том, чтобы заставить играть на сцене все две тысячи учеников, а о том, чтобы заинтересовать их неким общим делом, которое разовьет способности каждого из них. Жан Батист не выступал перед своими товарищами, так как играть в театре могли только интерны, но он присутствовал на представлениях и, возможно, на репетициях. Как и на переменах, в такие моменты говорили по-французски, между учениками и профессорами возникала некая сплоченность — Жан Батист вспомнит об этом десятью годами позже в Пезена, у принца Конти, тоже выпускника Клермонского коллежа, который сыграл в «Асмунде и Асците» перед кардиналом Ришелье.

Иезуиты поощряли за заслуги; более того, они следили, чтобы каждый мальчик чувствовал себя непринужденно. Поэтому нередко ученик переходил из одного класса в другой в течение учебного года. Индивидуум не должен подстраиваться под уровень класса.

Группу не выравнивали под бесталанных или тугодумов; лучшие ученики могли быстрее продвигаться вперед. Поэтому в некоторых классах собирались ученики разного возраста и роста. Слишком бойких не осаживали, но и на пробелы не пытались закрыть глаза или замаскировать их. Разница в возрасте вновь обретала свой смысл во время дежурства, за столом, на прогулке, в спальне и во время спортивных упражнений.

Таким образом, Жан Батист приобрел взгляд на мир, отличавшийся от представлений его современников: не в возрасте заслуга (как будет утверждать Корнель: «Я молод, это так; но если сердце смело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело»[17]); общественное выше личного; каждый должен занимать свое место — это пригодится ему, когда он, директор труппы, станет распределять роли между актерами.