Перескакивая через ступени, Жан Батист, возможно, провел в Клермоне менее семи лет — обычного срока обучения. Среди его учителей были отцы Дени Пето, Жердон, Салиан, Доринью, однако они не оставили явных следов в его творчестве.

Он прочел книгу отца Бине, написанную для «юных умов, обучающихся искусству красноречия, дабы им всегда хватало слов, а впоследствии и предметов, и дабы они всегда смогли повернуть свою речь к своей выгоде» — благоразумная методика, позволяющая выражать свои глубочайшие желания и предвосхищающая советы Бальтасара Грасиана[18]. Но гораздо важнее то, что отец Бине, сам выпускник коллежа, знавал «коллежского ангела», «святого студента», «благословенного богами савойца» — Франциска Сальского.

Франсуа де Саль (святой Франциск Сальский) умер в 1622 году, в год рождения Жана Батиста, однако оставил по себе живую память: будучи епископом Женевским, он проповедовал Великий пост в Лувре в 1602 году, перед Генрихом IV, а потом, во время своего второго пребывания в Париже в 1619 году, оказал сильное воздействие на Людовика XIII и Анну Австрийскую. Написанное им «Введение в благочестивую жизнь» не имело ничего общего со светской религиозностью, но побуждало христианина к благочестию, которое было бы «цветом порядочности», безо всякого умерщвления плоти, и проникнуто любовью к Богу. Непревзойденное влияние его трудов и волнение, с которым упоминали его имя, говорили о святости этого великого человека. Но можно ли быть святым, если ты французский епископ? Франсуа де Саль был савойцем, его епархией была Женева. Его далеко распространившаяся слава побудила Францию включить его в свое духовное наследие. Можно себе представить, как гордился Клермонский коллеж таким выпускником.

Иезуиты всегда стояли вне церковной иерархии, их организация подчинялась только папе. Мольер был воспитан на этих позициях. Если какой-нибудь парижский кюре, отец Жан Жак Олье, или архиепископ, Ардуэн де Перефикс, предадут его анафеме, это не поколеблет его веры. И с какой стати актер должен бояться отлучения от церкви, если иезуиты обучают игре на сцене? Неужели Орден Иисуса впал в ересь? Разве его основатель Игнатий Лойола не был причислен к лику святых в 1622 году — году рождения Жана Батиста Поклена? Похоже, что черное духовенство выполняет лишь управленческие функции и только иезуиты действительно пекутся о Духе. Их требовательность, их строгость соразмерны с чувством свободы, которое они хотят привить. Истинное призвание достигается такой ценой.

Жан Батист изменился, подрос, повзрослел. Это послушный, возможно, молчаливый мальчик, погруженный в сочинения древних; он любит отвечать на латыни на вопросы, которые ему задают, чтобы отличаться от других. Рождение и крещение в церкви Сент-Эсташ Катрин Эсперанс Поклен, дочери Жана и Катрин, его единокровной сестры, как будто остались им не замечены. В то время дети часто умирали во младенчестве. Жану Батисту двенадцать лет. Дом становится тесен: его братья и сестры тоже подрастают и занимают больше места, его отец вездесущ, ученики, которым надо давать кров, — назойливые чужаки. Но старший сын сохраняет свои привилегии; пусть он даже издали интересуется ходом домашних и торговых дел, он призван царствовать.

Проходят годы. В театре Марэ играют новую пьесу Тристана Лермита «Марианна», которая пользуется большим успехом благодаря игре Мондори, директора труппы, — несколько месяцев спустя он превзойдет сам себя в «Сиде». Корнель торжествует, успех таков, что второй парижский театр — Бургундский отель — утратил свои позиции, но главное, он вызвал раздражение Ришелье, который предложил недавно созданной Французской академии снять пьесу с репертуара. Кардинал завидует? Как бы то ни было, он «именем короля» перевел двух актеров из одной труппы в другую. Марэ и Бургундский отель обменяли Андре Барона с женой на де Вилье с женой. Мы к этому еще вернемся.

Театр обладает властью, которой никогда не получить за деньги. Всего состояния Поклена не хватит, чтобы заставить целый зал встать и рукоплескать от счастья. В этом есть сила, превосходящая все остальные, потому что ей покорны даже короли. «Ныне театр стоит так высоко, что каждый ему поклоняется», — писал Корнель. Актера никто не перебьет; игра захватывает, смерть героя — всё равно, что смерть друга. Мондори так превосходно играет роль Родриго, что вызывает бурю страстей, в газетах пишут, что «быть любимым Мондори — всё равно, что быть фаворитом тысячи королей».

Жану Батисту хотелось блеснуть, хотя бы на два часа. Так почему бы не писать для театра и торжествовать, как Корнель, чтобы его имя было у всех на устах, у всех на уме? Жан Батист возомнил себя драматургом и однажды показал свои вирши регенту в коллеже. Тот удивился: «Это не ваши стихи». Жан Батист уверял, что написал их сам. Регент уличил его во лжи, показав, что он списал их из «Теофиля»[19]. Мальчик сознался и сказал, что присвоил эти строки, будучи совершенно уверен, что иезуит не станет читать «Теофиля».

Значит, нужно найти пьесу, которую никто не читал, чтобы почерпнуть оттуда идеи. Жан Батист читает Плавта и Теренция, а еще Аристофана. Он старательно изучает латынь и греческий — не для того чтобы понимать универсальный язык католической религии, а чтобы читать античных авторов, прошедших через века.

Подрастая, он обретает элегантность богатого буржуа: он не обладает манерами придворного, но у него выправка людей, для которых занять свое место — значит преуспеть, выслужиться, заработать. Дворянству Поклены противопоставляют благодетельность труда, предпочитая жалованье почету; освобождающая монета лучше унижающих наград. Эта буржуазная элегантность будет свойственна Жану Батисту всю жизнь, придаст ему естественную самоуверенность директора труппы, а потом организатора королевских празднеств, потому что у него есть вкус, изящество и воображение. А еще умение обходиться без лишних трат. Без этой осанки, естественных повадок, внутреннего благородства, которое помогает набирать очки, но не втирает их, нельзя было быть Мольером. Он мог насмехаться над придворными, не сбиваясь с верного тона.

И эти ваши усмешки мне знакомы. Хоть я и не дворянин, но род мой ничем не запятнан…[20]

Эти повадки богатого буржуа не сковывали его движений и его речи. Они вылепили личность порядочного человека: свободного и благонравного.

Двенадцатого ноября 1636 года Катрин Флеретт умерла. Ее похоронили в церкви Сент-Эсташ. Жан отдал маленькую Катрин Эсперанс на воспитание ее бабушке со стороны матери, и та прожила у нее до 1655 года, а потом поступила в монастырь Нотр-Дам-дез-Анж в Монтаржи. Овдовев во второй раз, Жан окунулся в работу. Ему тридцать пять лет — он в расцвете сил, самое время упрочить свою репутацию и заняться делами. Он выполняет свой первый долг мужчины: кормить семью. Посвящает всё свое время своему предприятию и не тратит денег на то, что отвлекало бы его от ремесла, то есть на всякие пустяки. Семейная жизнь окончательно превратилась в трудовые будни с единственной целью — развитие предприятия, все нежности остались в прошлом. «Правда! С тех пор как нет на свете матушки, нам с каждым днем живется всё тяжелее»[21]. Он стал «стражем купеческой общины обойщиков» и 14 декабря 1637 года добился права передавать по наследству свою должность обойщика и камердинера его величества, обеспечив таким образом будущность своего старшего сына и династии Покленов. Помимо Жана Батиста, который всё реже показывался в доме, на руках у Поклена-отца оставалось только двое детей: Жан и Мадлена. Сын станет обойщиком, дочь выйдет замуж за обойщика.