то, что по железной дороге, по реке и автоколоннами сюда везли станки, машины, целые конвейеры десятка предприятий. Заботой оперативника была целая прорва приехавших рабочих – с одним только Коломенским заводом прибыло больше десяти тысяч людей. То есть вырванные войной с обжитых мест и из привычного быта, эти люди размещались кто где мог: в наскоро выстроенных бараках разместили треть приехавших, а остальными уплотнили жильё горожан – кому-то повезло и досталась целая комната, а кто-то устроился в клети на сундуке. Кто-то на полатях, кто-то в сенях, а иной в дровянике кантуется. Проблемой было даже не то, что население ста сорока тысячного города в момент возросло до двухсот – беда в том, что возросло оно временно: в случае успехов на фронте завод в любой момент вернут обратно. А в ином случае могли эвакуировать дальше за Урал. Поэтому проводить временное строительство для временного жителя просто не имело смысла.

А временный житель был разный. Эвакуировали ведь не только понятных заводчан. Приехали и наркоматы, и главки со всеми коллегиями и секретариатами, и Большой драматический театр с балеринами-осветителями, и институты-техникумы с лаборантами-аспирантами. Ещё совсем недавно сонный захолустный город вдруг превратился в бурлящий тревожной жизнью улей. Улей трудолюбивых пчёл, в котором прекрасно себя чувствовали трутни всех мастей: мошенники, воры, спекулянты… Диверсанты?

Хорошо, что в 37-ом из командования армией вымели агентов империализма в коминтерновских звёздах. Ведь в самую верхушку забрались, чтоб рыба-то с головы сгнила. Но фурункул выдавили вовремя. Кто мог ожидать, что тот же Мелькумов фашистом окажется? Такой талантливый полководец и мудрый стратег, но – заговорщик. Степан поблагодарил судьбу, что увела от бравого комдива в другое ведомство.

Мудрость партийного руководства была ещё в том, что предприятия эвакуированы сюда, в забытое захолустье. То есть развёрнутой заранее фашисткой агентуры тут быть не могло и внимание следовало уделять только приезжим. Но приезжий теперь – каждый третий житель города. И в силу самых разных обстоятельств не у всех эвакуированных были в порядке документы, которые теперь как и восстановить-то, если район под оккупацией врага – запроса в райком не отправишь. Но это ещё полбеды. Совсем недавно в степях Украины фрицы чуть не четверть миллиона наших бойцов в плен взяли – сколько среди них вятчан? А сколько из этих вятчан согласятся сотрудничать, поддавшись посулам? Или под пыткой? Или по простодушию уверуют в бредни черносотенца Ильина15? От души уверуют, остервенеют и вернутся перекованными, чтоб осознанно вредить. Вот это уже и беда…

Степан Деницын шёл на Хлебную площадь, где в базарные дни он в форме рядового милиционера следил за торгом. Как городовой – следил за порядком, а как чекист – за всем остальным. Он остановился на перекрёстке у радиоточки, откуда скорбный, но твёрдый голос громогласно вещал:

«Советская патриотка партизанка Нина Коровко, выполняя боевое задание, около города Невеля была схвачена немецко-фашистскими бандитами. Гитлеровцы, добиваясь сведений о партизанах, подвергли Нину Коровко зверским пыткам, а потом повесили. Славная дочь советской Родины стойко перенесла все пытки и перед смертью заявила фашистским мерзавцам: «Я сегодня умру за Родину, но завтра вы все будете уничтожены. Да здравствуют партизаны!»

Партизанские отряды, действующие на Северном Кавказе в тылу противника, наносят большой урон немецко-фашистским захватчикам. Партизаны с каждым днём всё более успешно действуют по коммуникациям противника. Для борьбы с одним партизанским отрядом немцы бросили румынский полк. Потеряв в боях с партизанами до 400 солдат и офицеров, румынские вояки отступили. Партизаны захватили оружие и военное имущество.

На улицах городов Германии всё чаще появляются антифашистские лозунги. На одной из улиц города Дюссельдорфа ночью краской на стене дома было написано: «Долой Гитлера!»»16.

Но остановился тут Деницын не ради речей Левитана. Дом на перекрёстке улиц Коммуны и Свободы заслуживал особого внимания. До Революции в доме жили купцы Кардаковы, чью коммерцию свернули после того, как с крыши их магазина обстреляли демонстрацию рабочих. Но надо было сворачивать не коммерцию, а голову, потому что после бегства из Вятки купчишки с колчаковцами снюхались. Старший, Иван Семёнович, говорят, тогда же Богу душу отдал, а вот сын, Николай Иванович, сначала в Забайкалье будто бы бабочек изучал, а потом, уже почему-то как филателист, уехал в Германию, где теперь в Немецком Энтомологическом Институте заведует секцией чешуекрылых. Там водит дружбу с писакой Владимиром Набоковым – сыном лидера разгромленных кадетов. Рафинированная контра. Первейшие кандидаты в новое марионеточное Временное правительство – таких хоть завтра в кресла сажай. А покамест кукловоды не дотянулись, то можно отличное паучье логово организовать, чтобы начать плести сеть: по диагонали через дом – госбанк, на другой стороне улицы – горком, а на этой же стороне почтамт. За неделю при должной сноровке подкопаться можно.

Хорошо, что в комнате с доступом в погреб уже год живёт Августа Абатурова с матерью-старушкой и двумя детьми. И хорошо, что там есть управдомша Таисья Морозова, которая санитаркой служит, – о любом подозрительном мужчине доложит тут же. Такой роскошный вяз растёт прямо за домом… Степан в задумчивости погладил усы.

III.

Диктор замолчал и Деницын пошёл дальше. Теперь уже бодро, с выправкой. Пройдя два квартала на юг, он свернул к реке и пошёл к площади Революции, к Хлебному рынку, куда уже стягивались торговцы.

Степан помнил, как мальчишкой гулял среди широких торговых рядов Семёновской ярмарки, которая проводилась в конце лета каждый год. Площадь тогда называлась Семёновской, а в середине площади стоял Александро-Невский собор. А когда площадь стала называться площадью Революции, собор взорвали и разобрали на кирпич. То есть на одной стороне площади собор разбирают, а на другой стороне продолжается как ни в чём не бывало торг. Пережили, значит, торговцы Иисусика, как тот их плетью не гнал, потому что собора нет, а рынок есть. Получается, что по плодам их узнали их17, а практика – критерий истины18.

Но душу Степана коробил вопрос практический. Куда кирпич из стен пошёл? Была ли в нём острая необходимость? И почему было не сделать из собора училище какое или театр? Или, раз уж площадь Революции, так и в здании собора сделать музей Революции с картиной во всю стену? В Киеве, слыхал, есть такая картина на религиозную тематику, а у нас бы было о становлении советской власти на Вятке. Хорошо бы? Уж точно – не плохо. А взрывать попусту – бесхозяйственно, не по-пролетарски это. Неприятно было в том же тридцать седьмом,