Они представляют интерес прежде всего потому, что позволяют выявить факторы, влияющие на вероятность совершения поступков, которые при всей их конкретности и определенности имеют отношение к столь важным и непростым вещам, как моральные ценности. Однако вклад социальной психологии в изучение проблемы ценностей в конечном счете является скорее интеллектуальным, чем моральным. Эксперименты, выполненные в рамках социально-психологической парадигмы, показывают, что при объяснении поведения человека в ситуации выбора невозможно ограничиться исключительно моральной оценкой, — необходим всесторонний анализ ситуационных компонентов конфликта.

О возникновении самой идеи лабораторного исследования феномена подчинения подробно рассказывается ниже. Здесь я хочу только лишний раз подчеркнуть, что лабораторная парадигма попросту явилась научной формой выражения моей обеспокоенности проблемой подчинения авторитету, — обеспокоенности, порожденной ужасами Второй мировой войны и свойственной людям моего поколения, особенно евреям, к которым принадлежу и я. Вот как описывает известный социолог Сьюзан Зонтаг чувства, которые она испытала, когда впервые увидела фотографии, сделанные в нацистских лагерях смерти:

…Первое знакомство с фотохроникой кошмара подобно откровению, это открытие, вполне вероятно, единственное в своем роде для современного человека, сопоставимо по своему значению с Богоявлением, только в отрицательном смысле. В моем случае это были фотографии из Берген-Бельзена и Дахау. Я увидела их случайно в одной из книжных лавок Санта-Моники в июле 1945 года. Подобного потрясения я никогда раньше не испытывала. Ничто из того, что я видела прежде (ни в жизни, ни на фотографиях) не задевало меня так больно и глубоко. С тех пор моя жизнь делится для меня на две части: до того дня, как я увидела фотографии (мне тогда было двенадцать), и после. И хотя я уразумела, о чем именно были те фотографии, лишь несколькими годами позже, они, несомненно, оказали влияние на всю мою дальнейшую жизнь.

Холокост оставил след и в моей душе, и именно это обстоятельство обусловило мой интерес к феномену подчинения и стало отправной точкой для разработки конкретных форм его изучения.

В главе «Некоторые условия подчинения и неподчинения авторитету», рассказывается об экспериментах по изучению данного феномена, осуществленных до публикации моей книги.

Более полного описания проведенного исследования не существует. Впервые этот материал был опубликован в 1956 году в журнале Human Relations, а затем его перепечатал American Journal of Psychiatry в сопровождении критического разбора Мартина Орна и Чарлза Холланда. Эти ученые подошли к анализу моего исследования с точки зрения требуемых характеристик. Вскоре меня пригласили провести коллоквиум в Пенсильванском университете. Я предложил осуществить его в форме публичного диспута с профессором Орном. Орн любезно согласился и был, вероятно, удивлен не меньше, чем я, оказавшись в аудитории, до отказа забитой зрителями, предвкушавшими нечто вроде боя гладиаторов. Дискуссия прошла на самом высоком уровне и оказалась чрезвычайно продуктивной. В опубликованной в 1972 году статье «Interpreting Obedience: Error and Evidence» суммировано мое понимание феномена подчинения.

Неожиданной и довольно болезненной для меня явилась этическая критика моих экспериментов со стороны Дайаны Баумринд. Моим ответом доктору Баум- ринд стала статья «Этические аспекты изучения феномена подчинения», в которой я разъясняю свое видение поднятых ею этических проблем. Сейчас я хотел бы заострить внимание лишь на одном моменте. Лучшим моральным оправданием моих экспериментов является то, что они оказались приемлемыми для участвовавших в них людей. Я никогда не воспринимал всерьез критику, которая не учитывала эту толерантную реакцию испытуемых. Особенно это относится к критическим замечаниям, касающимся правомерности использования в процессе эксперимента своего рода фальсификаций (или «жульничества», как выражаются наши критики), в частности устройства, имитирующего генератор тока. Авторы этих замечаний, как правило, упускают из виду одно важное обстоятельство, а именно то, что мои испытуемые не возражали против использования данного устройства. Последнее слово при оценке этической стороны дела должно принадлежать участникам эксперимента, а не сторонним наблюдателям.

Феномены подчинения и неподчинения можно исследовать и в лабораторных условиях, но все же наиболее значимые формы их выражения мы находим в реальной жизни. Я начал проводить свои эксперименты в 1960 году. Через пять лет американцы оказались втянутыми в непопулярную войну в Юго-Восточной Азии. Тысячи молодых ребят, спасаясь от призыва, сбежали в Канаду, другие объявили себя противниками войны и отправились в тюрьму. С некоторыми из них беседовал психиатр Уиллард Гэйлин; книгу которого «War Resistors in Prison» я рецензировал для журнала «Nation».

Социальная психология — дисциплина кумулятивная. Исследователи разной степени одаренности отталкиваются в своих поисках от открытий, сделанных их предшественниками. В одном из последних интервью доктор Ричард Эванс поинтересовался, от каких экспериментальных исследований я отталкивался, приступая к изучению феномена подчинения, затем мы обсудили этическое и социальное значение моих экспериментов. Привожу запись нашей беседы, сохраняя ее тональность и разговорный строй.

Эванс: Один из ваших экспериментов привлек особое внимание. В каком-то смысле он вырос из исследований, посвященных изучению феномена группового давления, вас же интересовало, как ведут себя люди, оказавшиеся в неизвестной им лаборатории и испытывающие давление со стороны авторитетного лица, экспериментатора. Как вообще у вас возникла идея такого эксперимента? Может, расскажете вкратце об этом?

Милгрэм: Зачастую бывает трудно назвать какой-то единственный источник идеи. Возникшая идея не обязательно непосредственно связана с тем, над чем ты трудился в последнее время. В 1959–1960 годах я работал у Аша в Принстонском университете, штат Нью-Джерси. Я много размышлял о его исследованиях феномена группового давления. В числе критических замечаний, прозвучавших в отношении его экспериментов, было и такое, что они не обладают сколько-нибудь очевидной общественной значимостью. В самом деле, эксперимент, в котором испытуемые должны оценить длину отрезков, на первый взгляд представляется бессмысленным. Поэтому я задался вопросом: как наполнить этот эксперимент общечеловеческим содержанием, содержанием, которое было бы понятно и близко любому человеку?

Я рассуждал примерно так. Если бы давление группы выражалось не в том, что она навязывает индивиду, а побуждает его совершить некий поступок, то есть добивается от него чего-то более существенного, то мы придавали бы большее значение поведению, спровоцированному групповым давлением. Может ли группа, спросил я себя, заставить человека проявить жестокость по отношению к другому человеку? Я представил ситуацию, весьма похожую на ту, что была в эксперименте Аша. Здесь тоже были как подставные испытуемые, так и один наивный испытуемый, причем они имели дело уже не с отрезками, начерченными на листе бумаги, а с генератором электрического тока. Иначе говоря, я несколько модифицировал эксперимент Аша. В моем опыте группа должна была подвергать человека все более сильным и болезненным ударам тока, и вопрос заключался в том, насколько далеко зайдет испытуемый, следуя за группой. Это еще не