Страшная правда открылась когда мы оба уже были достаточно взрослыми: Мелисса – чтобы вызывать интерес у молодого человека, а я – чтобы отдавать себе в этом отчет.

Тогда Мелисса хорошо понимала кто она есть и успешно избегала меня с самого моего приезда, но в тот день, когда я зачем-то пошел к отцу, стояла у дверей его комнаты и любовалась на сережки. Мамины сережки.

Увидев меня, она испуганно замерла, как лань перед волком, и напряглась, приготовившись бежать.

Сначала я хотел ее отпихнуть, но потом рассмотрел украшение в ее руках.

Отец не мог отдать их! Это фамильные драгоценности. Он подарил их маме, а она должна была подарить моей супруге. Они не могут принадлежать безродной девке.

В глазах потемнело.

– Дрянь! Воровка! Как ты посмела коснуться вещей мамы?! – орал я на оцепеневшую Мелиссу.

Вырвал из неподвижной руки украшение и с размаху ударил по лицу.

Она даже не вскрикнула, только из рассеченной губы стекала струйка крови, а в широко распахнутых, устремленных на меня глазах застыли слезы.

Я поднес дрожащую руку к глазам – перстень. Родовой перстень с орлом – герб нашего дома – немного большеватый для меня, повернулся на пальце, и ребро пришлось прямо на пухлые розовые губы.

Я ударил ее? Ударил девушку? Рука дрожала, и я перехватил ее за запястье, все еще не веря, что ударил Мелиссу. Меня не этому учили!

– Что за шум? – отец вышел из своей комнаты.

Посмотрел на меня, все еще не сводящего глаз с собственных трясущихся пальцев. Посмотрел на Мелиссу, дрожащую с головы до ног и отвесил мне хорошую оплеуху.

В ушах зазвенело, а в глазах начало двоиться. Я даже не знал, что у него такая тяжелая рука.

Мелисса вскрикнула. Словно очнувшись, она прижала ладонь к покрасневшей щеке и бросилась бежать, а отец втолкнул меня в комнату.

– Как ты посмел поднять на нее руку?! – гремел он.

– Она украла украшения мамы! – вспомнил я причину своего гнева.

– Это я подарил! – продолжал кричать отец. – Это моя воля! Кто ты такой, чтобы препятствовать ей?!

– Твой сын! – мы кричали друг на друга, забыв о приличиях.

– А она дочь! – встретил мой неверящий взгляд и поправился: – Я воспитываю ее, как свою дочь. И ты должен относиться к ней соответственно! Должен уважать ее! Такова моя воля! Она тебе ровня!

«Дочь! Дочь!» – неотступно звенело в голове. Я смотреть не мог на Мелиссу, чтобы не испытывать неподобающих чувств, и сбежал в столицу.

Я бежал от стыда за содеянное, от своей, как я теперь знал, страсти, противной природе и обществу. Бежал от себя.

Вернуться меня заставило только известие о тяжелой болезни отца.

Мелисса сделала мне одолжение и не показывалась на глаза, а когда отец испустил дух, уронив и разбив зеркало, я услышал судорожный всхлип за дверью и дробный стук башмачков.

«Я ведь даже не позволил ей проститься, поскольку проводил дни и ночи у постели отца», – все это пронеслось в голове, и я бросился следом.

А увидел только как ее юбки мелькнули и исчезли за скалой.

Неужели она считает меня таким монстром, что предпочла умереть, чем жить со мной под одной крышей?

«Пожалуй, у нее есть для этого причины», – думал я, рассматривая тонкий профиль на фоне темного окна.

Повел рукой, подзывая светильники, они подплыли ближе. Я свел пальцы – их свечение ослабло. Я не хотел, чтобы Мелисса проснулась.

С тех пор, как я ее не видел, рыжие волосы потемнели и приобрели глубокий каштановый оттенок. Скулы стали более выразительными, а губы перестали быть детскими и стали очень женственными… желанными.

Я резко отстранился  и настороженно посмотрел на спящую – она повернулась на бок, вздохнула и подбила подушку под щеку.

Светильник завис прямо над ее лицом, и я не смог удержаться, снова склонился, рассматривая тонкие черты.

Невольно искал сходство и не находил его. Возможно, потому что не хотел и боялся.

Мысль, что я люблю собственную сестру приводила в ужас. Так не должно быть! Это неправильно.

Но ведь я ее целовал, когда вытащил из воды.

Целовал ее глаза, щеки, губы…

Задержавшись на них взглядом, я рассмотрел небольшой шрамик – свидетельство моей несдержанности.

Спать было неудобно – слишком мягко, слишком душно, – но просыпаться тоже не хотелось.

«Надо же, какой странный сон», – думала я, проматывая в памяти  аварию и то, как меня спас красивый незнакомец, толстую служанку, старинное платье. – «Ох, жаль, что проснулась, интересно, что было бы дальше» – сладко потянулась и напряглась от странного ощущения.

Я всегда спала голой, а сейчас что-то душило и, обмотавшись, сковывало движения. Такого просто не может быть!

Подскочила, осмотрелась и сначала открыла от удивления рот, а потом захлопнула.

Комната не моя! Длинная, отделанная кружевом ночная рубашка – не моя! Кровать с балдахином не моя! Вид из окна на сверкающее под солнцем море – не мой!

Значит, мне все это не приснилось? Тогда, кто же меня раздел? Снял тяжелое платье, тесный корсет? Надел этот балахон?

Послышался шорох и, пискнув, я натянула одеяло до подбородка, с трудом удержавшись, чтобы не накрыться с головой – рядом с кроватью в широком кресле спал мой вчерашний спаситель.

Длинные ноги вытянуты, руки расслабленно свешиваются с подлокотников, голова откинула, а в распахнутом вороте видна загорелая мускулистая грудь. Он дышал глубоко и размеренно, будто крепко спал, но стоило мне попытаться слезть с кровати, сразу же вскинул растрепанную голову.

– Мелисса? Проснулась?

Кто? Я?

Захотелось спросить, но, слава богу, голос ко мне пока не вернулся. Впрочем, я же хотела имитировать потерю памяти.

– Как себя чувствуешь? – Ладислав, кажется, его так зовут, встал с кресла и присел на кровать, я сразу же отшатнулась и повыше натянула одеяло. Кто знает, какие у них здесь законы гостеприимства.

– Не знаю, – растерянно помотала головой, при этом почти не покривив душой. Я действительно не знала как надо себя чувствовать после того, как едва не утонув, оказываешься в замке, да еще и не в своем теле. Кстати, об этом. – Можно зеркало?

Горло еще першило, и я думала, что голос будет больше напоминать воронье карканье, но он  оказался на удивление мелодичным и каким-то певучим. Интересно, в прошлой жизни за собой такого не замечала.

– Конечно, – он легко поднялся, но в скользнувшем по лицу луче света, я успела рассмотреть залегшие под глазами полукружья теней. Кажется, прошедшая ночь оказалась для него не самой приятной.