Молли фыркнула и скрестила руки на груди.

– Да неужели? Ты можешь завести ребенка, Сойер. Раз умеешь сексом заниматься, значит, и ребенка иметь можешь. Что у нас и получилось.

Я стиснул зубы, буквально выплевывая каждое слово:

– Ты говорила, что принимаешь таблетки.

Она пялилась на меня в ответ, и я понял, что разговор бесполезен. Повторяя эти слова снова и снова, я бы не заставил ребенка на моих руках волшебным образом исчезнуть. Таблетки могли не сработать, или Молли наврала мне, но в туманных, пропитанных выпивкой воспоминаниях о той ночи была одна секунда, когда я подумывал надеть презерватив, как поступал всегда, но не сделал этого.

– Черт, – прошептал я, и глубокая печаль охватила меня, когда я посмотрел на маленькое личико Оливии. Печаль из всех страхов и тревог, завернутые вместе с ней в один тугой сверток. Я глубоко вздохнул. – Хорошо, что дальше?

– Не знаю, – произнесла Молли, сжимая руки на коленях. – Я просто… хотела повидаться с тобой. Узнать, как у тебя дела, и позволить тебе познакомиться с ней. Я совершила кучу ошибок в жизни. Все еще совершаю их. – Она слабо улыбнулась. – Но ты… Ты хороший парень, Сойер. Я знаю, что это так.

Я нахмурился и покачал головой.

– Это не так. Господи, Молли…

– Могу я воспользоваться уборной? – спросила она. – Дорога была слишком долгой.

– Да, конечно, – ответил я. – Дальше по коридору, первая дверь налево.

Она втянула воздух и, наклонившись, поцеловала ребенка в лоб, а затем быстро вскочила и вышла из комнаты.

Я держал Оливию и наблюдал, как она просыпается. Ее веки затрепетали, и она впервые встретилась со мной взглядом. У нее были глаза Молли – голубые, а не карие, как у меня, но я почувствовал, как нечто необъяснимое поднимается внутри. Один крошечный надлом в моей душе, первый из многих, который в конечном итоге приведет к полному перекраиванию моей личности, превратив меня в кого-то, кого я даже не узнаю.

– Привет, – прошептал я своей дочери.

«Своей дочери. Господи…»

Внезапная паника прорвалась сквозь шок и страх. Я рывком поднял голову, судорожно оглядев свою комнату, огромную сумку на полу и пустое место, где минуту назад сидела Молли. Дыхание перехватило в груди от медленного понимания того, что произошло.

Я вскочил с кровати и с младенцем на руках бросился в гостиную, где полным ходом шла вечеринка. Шум напугал Оливию, и ее крики прокатились по дому, словно пожарная тревога, обрушиваясь на окружающих, пока музыка не стихла. Все разговоры и смех сошли на нет. Я оглядел комнату в поисках Молли, но обнаружил только недоуменные взгляды и усмешки. Джексон стоял, разинув рот, с миллионом вопросов в глазах. Другие соседи тоже не отрывали от меня взглядов. Сексуальная улыбка Карли-Марли превратилась в смущенную. Я едва замечал что-либо, пока мой взгляд был прикован к слегка приоткрытой входной двери.

«О мой бог…»

В промежутке между нарастающими воплями Оливии кто-то фыркнул от смеха.

– Вечеринка, кажется, окончена.

15 июня, наши дни

Музыка вступила с одиноких аккордов фортепиано. Несколько печальных нот, затем мягкий, чистый голос молодой женщины.

Я начала на полу, босиком, в легинсах и футболке. Ничего профессионального. Никакой хореографии. Я вообще не собиралась сюда заходить, просто шла мимо по улице. Помещение оказалось свободным, и я сняла его на тридцать минут, не успев даже отговорить себя. Расплачивалась я трясущимися руками.

Я отключила все свои мысли, позволив только телу слушать музыку. Движения получались немного скованными: давно не практиковалась. Мышцы были зажаты, а конечности подрагивали, пока не заиграл ритмичный бит – металлические звуки хай-хэта[2] и незамысловатый техно-бит. И тогда я отпустила себя.

Ты согласен?..

Ты согласен?..

Ты согласен, согласен, согласен?..

Спина выгнулась дугой, а затем обрушилась вниз. Я извивалась в контролируемых движениях: мое тело представляло собой череду плавных фигур и изгибов, волнообразных линий и вращений, раскачивающееся под звуки фортепиано и голос певицы, настойчивый и одинокий.

Ты согласен?..

Пульс снова участился, и я вскочила, пересекая студию, прыгая и вращаясь вокруг своей оси; моя голова кружилась, а руки тянулись вверх и в стороны в попытках ухватиться за что-то, но находили лишь воздух.

Ты согласен?..

Мышцы проснулись от движений танца, ноя и жалуясь на непривычные и давно забытые требования. Дыхание становилось все тяжелее, словно в груди осел камень, а между лопатками струился пот.

Ты?..

Ты?..

Ты?..

Несколько капель упало с подбородка, когда я рухнула на колени, словно попрошайка.

…Согласен?

Я глубоко вздохнула, и легкая улыбка растянулась на губах:

– Может, и нет.

* * *

В метро, по пути в уютную квартирку-студию в Бруклине, которую я делила со своим парнем, мой пульс не замедлился. Серый «бабушкин» свитер прилип к вспотевшей спине. Я только что танцевала. Впервые более чем за год. Крошечный шажок шириной в целую милю; он один охватил столько свободного пространства.

Сегодня я ступила во влажный июньский день в Нью-Йорке. Три года назад я сошла с автобуса из Столичного центра заключения в Бруклине после трехмесячного срока за хранение наркотиков. Через полтора года чуть не умерла от передозировки на новогодней вечеринке. Падать ниже некуда.

Я не танцевала все это время: мне казалось неправильным позволять себе заниматься любимым делом, когда мой разум и тело отравлены. Но Рой Гудвин – лучший инспектор в мире по условно-досрочному освобождению – помог мне принять меры, необходимые для сокращения моего срока. В течение года я обязана была ходить на собрания анонимных наркоманов, но в целом жизнь начата с чистого листа. Я даже практически получила лицензию косметолога и сертификат массажиста.

«Я сегодня танцевала».

Жизнь налаживалась. Я взяла себя в руки. А Кайл… Я могла бы наладить отношения и с Кайлом. Мы переживали тяжелый период, вот и все. Черная полоса, которая тянулась уже два месяца.

Мои надежды рухнули с тяжелым вздохом. Только сегодня утром потребовалось три попытки, чтобы заставить его наконец откликнуться на свое имя. В последнее время его улыбки были полны извинений, а в глазах застыло равнодушие. Я видела это раньше. Никаких истерик. Никого грандиозного скандала. Просто исчезновение. Иногда с запиской или сообщением.