— Хорошо. Ты, главное, не переживай, все образуется.

Конечно, образуется! Магницкий вернется и никуда от нее не денется. Уж она-то его встретит во всеоружии. А если вдруг возникнут сложности с его приручением, то прибегнет к помощи родителей. Они же хотели этой свадьбы? Хотели. Вот пусть и устраивают счастье единственной дочери.

— Ну как тебе? — я покружилась вокруг своей оси и с игривой улыбкой посмотрела на парня, ожидая как минимум восторженных взглядов и ворох комплиментов. Однако вместо этого Тихонов подошел ближе и бесцеремонно дернул кверху ворот блузки:

— Я настаиваю, что бы ты переоделась, — он продолжал дергать бедный вырез, одновременно с этим пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу, — вообще никуда не годится!

— Антон, может, хватит?! — голос дрожал от негодования, несмотря на то, что пыталась удержать синтетическую улыбку на губах. Кое-как отпихнула от себя его руки: — Прекрати. Ты с ума сошел?!

— Я сошел с ума? — раздраженно переспросил он. — Ты себя в зеркало видела?

Нет, это просто уму непостижимо! Он ненормальный!

— Видела! — с вызовом, глядя ему в глаза.

— И как? Считаешь, что все нормально? — снова попытка подтянуть ткань выше.

— Да, — звонко шлепнула его по руке.

— Мне так не кажется!

Я отошла от него на пару шагов, сдавлено выдохнула и миролюбиво произнесла:

— Антош, я не понимаю, чего ты взъелся?

На мне синяя юбка-карандаш и блузка в тон. На пуговках, почти классического кроя. Только кружевные вставки на плечах делали ее стиль более фривольным. По-моему, достаточно целомудренно, но Тихонову не нравилось. Как всегда. Порой казалось, он был бы счастлив, если бы я ходила в темной парандже, опустив глаза в пол, а еще лучше если бы сидела дома, и никуда не высовывалась, по первому зову принося ему тапочки или чай.

Нет, мой милый, так не будет.

— Переодевайся! — прозвучало категоричное требование. Приказ в чистом виде. — Иначе мы никуда не идем.

Дернулась как от пощечины. Его ревность, его желание контролировать каждый мой шаг и держать взаперти угнетали. Может, пора заканчивать с этим?

Неприятный укол куда-то в живот. Может, пора, а, может, и нет… Я же люблю его? Или любила? Или нет? Уже не знаю. Наши отношения давно похожи на балансирование на самом краю пропасти — один неосторожный шаг и разобьешься в дребезги.

— И что? — уперла руки в бока и выжидающе посмотрела на этого тирана, — Останемся дома?

— По-моему, неплохой вариант для спокойного вечера, — прозвучало с таким одобрением, что меня даже передернуло.

— Конечно, — в голосе ирония, которую не удалось скрыть, — отличный вариант. Ты даже представить себе не можешь, как я люблю смотреть на твою спину, когда ты сидишь за компьютером. А как радуется сердце, когда ты на своем танке одерживаешь лихую победу, — ядовито прошлась по его любви к компьютерным играм, — ты прав, лучше этого просто быть ничего не может. Остаемся. Однозначно.

Уловив в моих словах неприкрытый сарказм, он недовольно нахмурился и посмотрел строго, будто учитель на нерадивую школьницу. Я не отвернулась, не отвела взгляд, продолжала стоять и улыбаться широкой, восторженной и насквозь фальшивой улыбкой.

Тогда Антон с видом великомученика ответил:

— Хорошо. Идем, куда хочешь. Но только при одном условии — ты переодеваешься. Скромнее надо быть! Никаких вырезов до самой груди! Поняла меня?!

Уже открыла рот, чтобы высказать все, что думаю, но в последний момент проглотила колкие слова и растеклась в ласковой улыбке:

— Хорошо, Антош, — подошла ближе и игриво поцеловала его в губы, — сейчас переоденусь. Давай не будем ругаться.

Антон, уверовав в свою победу, с тихим стоном притянул к себе и ответил на поцелуй. Провел руками по спине, опустился на талию, сжал ягодицы…

Тут раздалось глухое утробное то ли ворчание, то ли рычание.

— Я куплю кошачьей отравы, — выдохнул мне в губы Антон.

— Сам будешь ее есть, большой ложкой, — парировала я, отступая в сторону.

— Это исчадие ада! Меня пробивает холодный пот, и волосы на руках дыбом встают, когда вижу ее!

— Да ну тебя, — с улыбкой взяла на руки свою любимую кошку — шоколадную бурму, — она просто не любит чужих, и терпеть не может, когда меня кто-то хватает. Да, Шишка?

Шишка ткнулась влажным носом мне в щеку.

— Девочка моя красивая, не понимают они тебя, да? Принцесса ты моя! — сюсюкалась с ней, почесывая за ушком.

Шишка сразу начала мурлыкать, не отрывая от Антона подозрительного янтарного взгляда.

— Как ты вообще не боишься с ней жить под одной крышей? — недовольно просипел он, — Это же сам дьявол в кошачьем обличии!

Опять уши торчком и низкое утробное ворчание.

Антон раздраженно поднял руки вверх, признавая свое поражение:

— …Все, я молчу.

— Молчи, молчи, — усмехнулась я, по-прежнему прижимая кошку к себе, — а то будет как на прошлой неделе. Разозлишь кисулю и придется тебе потом прятаться в туалете.

— Не напоминай. И, кстати, в тот раз ты могла бы помочь, а не сидеть за столом и пряники трескать!

— Нет. Не могла бы, — я категорично покачала головой, — вам надо было самим решить свои проблемы. Наладить дружеские отношения…

О том, что он меня тогда достал своими претензиями, и я тихо злорадствовала, наблюдая за тем, как Шишка его гоняет — говорить не стала. Мало ли… Обидится еще… Мужики — народ ранимый.

— Какие дружеские отношения?! Я же говорю, она — чудовище!

— Погладить хочешь? — преданно улыбаясь, поднесла Шишку чуть ближе.

Та сразу приподнялась и заурчала, а Антон отшатнулся в сторону:

— Нет, спасибо! Переодевайся и пошли, — скомандовал сердито, а потом, пытаясь сохранить грозный вид брутального мачо, с угрозой добавил, — А то я передумаю, и вообще никуда не пойдем!

— Конечно, милый, как скажешь, — хитро подмигнула и ушла к себе в комнату, унося с собой Шишку и радуясь тому, что Антом следом за мной не сунется. Не посмеет. Потому что у кого-то есть сторожевая собака, а у меня — сторожевая Шишка. Она меня в обиду н даст!

Антон пусть пока посидит в гордом одиночестве, подумает о своем поведении. Может проникнется. И вообще, пора уже ставить мальчика на место, а то заигрался в начальника. Он мне не муж, чтобы диктовать свои условия.

— Красавица ты моя, — положила кошечку на кровать и почесала шоколадное пузо.

Она тут же выгнулась, замурчала и податливо прижалась к рукам. Дома, с членами семьи — самое ласковое создание на свете, а вот чужих терпеть не могла. Хоть ты тресни. Тому же Антону от нее постоянно доставалось: то руки издерет, то ноги покусает, то ботинки его облюбует в качестве туалета.