Флегматичный, как старая корова, часовой ответил: «Да-а» — и снова замолк.

Они пошли по поляне мимо окрашенного в белый цвет танка «пантера». Двое танкистов возились с двигателем. Глядя на них, слушая ругательства, вызванные прикосновением кожи в промежутке между перчаткой и рукавом к холодному металлу, вы могли бы подумать, что война не имеет отличий от других видов механического промысла. Конечно, у немцев и убийство было поставлено на промышленную основу.

Они миновали еще несколько танков. Большинство из них ремонтировалось. Это были более крупные и сильные машины по сравнению с теми, что использовались нацистами при завоевании Польши четыре с половиной года назад. С тех пор нацисты многому научились, но и теперь их танки даже близко не достигли такого уровня, чтобы их можно было сравнить с танками ящеров.

Двое мужчин готовили какое-то варево в небольшом котелке на алюминиевой походной печке, поставленной на пару камней. Кушанье явно было мясным — кролик, может быть и белка, а то и собака. Что бы там ни было, но пахло вкусно.

— Еврейский партизан доставлен, герр оберст, — совершенно безразличным голосом доложил часовой. Так лучше — в голосе могло прозвучать и презрение, пусть и незначительное.

Оба сидевших на корточках у печки подняли головы. Старший поднялся на ноги. Очевидно, он и был полковником, хотя на его фуражке и мундире не было знаков различия. Ему было лет сорок, лицо узкое, умное, несмотря на то, что кожа загрубела от постоянной жизни на солнце и под дождем, а теперь еще и под снегом.

— Это вы? — Анелевич раскрыл рот от удивления. — Ягер!

Он видел этого немца больше года назад и всего в течение одного вечера, но не мог забыть его.

— Да, это я, Генрих Ягер. Вы знаете меня? — Серые глаза офицера-танкиста сузились, углубив сетку морщинок у их внешних краев. Затем они расширились. — Этот голос… Вы называли себя Мордехаем, так ведь? Тогда вы были чисто побриты.

Он потер свой подбородок, в жесткой рыжеватой щетине которого проглядывалась седина.

— Вы знаете друг друга?

Это проговорил круглолицый человек помладше, дожидавшийся, когда будет готов ужин. Голос его прозвучал разочарованно.

— Вы можете сказать так, Гюнтер, — усмехнувшись, ответил Ягер, в последнее мое путешествие по Польше этот человек решил подарить мне разрешение жить дальше. — Его внимательные глаза бросили короткий взгляд на Мордехая. — Я думаю, сейчас он очень жалеет об этом.

Вкратце дело сводилось к следующему. Ягер перевозил взрывчатый металл, украденный у ящеров. Мордехай отпустил его в Германию с половиной этой добычи, отправив вторую половину в США. Теперь обе страны создавали ядерное оружие. Мордехай радовался тому, что оно есть у Штатов. Радость по поводу того, что и Третий Рейх получил его, была куда более сдержанной.

Гюнтер уставился на него.

— Как? Он отпустил вас? Этот неистовый партизан?

Он говорил так, словно Анелевича здесь не было.

— Он так поступил. — Ягер снова окинул взглядом Мордехая. — Я ожидал, что у вас будет роль повыше этой. Вы могли бы управлять областью, а то и целой страной.

Мордехай менее всего мог предположить, что в первую очередь нацист подумает именно об этом. Он сокрушенно пожал плечами.

— Одно время я был на таком посту. Но потом не все обернулось так, как, по моим надеждам, должно было бы. Случается и такое.

— Ящеры выявили, что вы за их спиной ведете кое-какие игры, не так ли? — спросил Ягер.

В прошлом, когда они встречались в Хрубешове, Анелевич понял, что тот вовсе не был дураком. И сейчас ничего не сказал такого, что заставило бы еврея изменить это мнение. И прежде, чем молчание стало бы неловким, немец махнул рукой.

— Впрочем, бросьте беспокоиться. Это не мое дело, и чем меньше я думаю о том, что не является моими делами, тем лучше для всех. А чего вы хотите от нас здесь и сейчас?

— Вы наступаете на Лодзь, — сказал Мордехай.

Лично ему казалось, что этот ответ сам по себе исчерпывающий. Но он ошибся. Ягер нахмурился и произнес:

— Вы правы, черт возьми. У нас не так часто бывает возможность наступления на ящеров. Чаще они наступают на нас.

Анелевич тихо вздохнул. Вполне возможно, что немец не понимает, о чем он говорит. Он начал издалека.

— Вы ведь неплохо сотрудничали с партизанами здесь, в западной Польше, не так ли, полковник?

Ягер был в чине майора, когда Мордехай встречался с ним в прошлый раз. И хотя сам Анелевич с тех пор отнюдь не взлетел по карьерной лестнице, немец по ней наверняка поднялся.

— Да, это так, — отвечал Ягер, — почему бы и нет? Партизаны ведь тоже люди!

— Среди партизан много евреев, — сказал Мордехай. Подход издалека явно не сработал, и он резанул напрямую: — В Лодзи остается еще немало евреев, в том самом гетто, которое вы, нацисты, создали для того, чтобы морить нас голодом, до смерти мучить на тяжелых работах и вообще уничтожать нас. Когда вермахт войдет в Лодзь, через двадцать минут после этого там появятся эсэсовцы. И в ту секунду, когда мы увидим первого эсэсовца, мы снова перейдем к ящерам. Мы не хотим, чтобы они победили вас, но еще меньше мы желаем, чтобы нас победили вы.

— Полковник, почему бы мне не послать этого паршивого еврея подальше хорошим пинком в зад? — спросил молодой Гюнтер.

— Капрал Грилльпарцер, когда мне понадобятся ваши предложения, будьте уверены, что я обращусь к вам, — произнес Ягер голосом гораздо более холодным, чем все снега в округе.

Когда он снова повернулся к Мордехаю, на лице его было написано смятение. Он знал кое-что о зверствах, которые творили немцы с евреями, попавшими в их лапы, знал и не одобрял. В вермахте таких было немного, и Анелевич радовался, что его партнер в переговорах — именно этот немец. Но тот по-прежнему смотрел на проблему со своей точки зрения.

— Вы хотите, чтобы мы отказались от рывка, который дал бы нам выигрыш. Это трудно оправдать.

— Я вам скажу, что вы потеряете ровно столько, сколько выиграете, — ответил Анелевич, — вы получите от нас информацию о том, что делают ящеры. Если нацисты войдут в Лодзь, то ящеры будут получать от нас информацию обо всем, что касается вас. Мы знаем вас слишком хорошо. Мы знаем, что вы делаете с нами. И вдобавок мы прекратим саботаж против ящеров. Вместо этого мы будем нападать и стрелять в вас.

— Пешки, — пробормотал сквозь зубы Гюнтер Грилльпарцер. — Дерьмо, все, что нам надо, так это повернуть против них поляков, а те уж позаботятся.

Ягер начал орать на своего капрала, но Анелевич схватил его за руку.

— Теперь это не так-то просто. Когда война только начиналась, у нас не было оружия и мы не очень-то умели с ним обращаться. Теперь не то. У нас оружия больше, чем у поляков, и мы перестали стесняться отвечать огнем, когда кто-нибудь в нас стреляет. Мы можем нанести вам ущерб.