Сестра поднялась с розового шезлонга, стоявшего на корме. Весь последний час она провела сидя в ковбойской шляпе Бьёрна и огромных зеркальных очках и куря травку, сигарету с которой подносила к губам медлительно и сонно.

Виола сделала пять ленивых попыток подцепить с пола пальцами ноги коробок спичек, но потом сдалась. Пенелопа не смогла удержаться от улыбки. Сестра открыла стеклянную дверь салона и спросила, не сменить ли Пенелопу.

— Если не надо, то я спущусь и сделаю «маргариту», — сказала она и пошла вниз по лестнице.

На палубе на купальной простыне растянулся Бьёрн. Карманное издание «Метаморфоз» Овидия он пристроил под голову вместо подушки.

Пенелопа заметила, что основание поручней проржавело. Яхту Бьёрн получил от отца на двадцатилетие, но у него не было средств содержать ее. Большая прогулочная яхта была единственным отцовским подарком, не считая путешествия. Когда отцу Бьёрна исполнилось сорок, он пригласил Бьёрна с Пенелопой в один из своих шикарных отелей, «Камайя Ресорт», на восточном побережье Кении. Пенелопа высидела в отеле всего два дня, а потом отправилась в лагерь беженцев в дарфурском Куббуме в Южном Судане, где находилась группа французских добровольцев «Аксьон Контр ля Фем».

Яхта подошла к мосту через Скюрусунд, и Пенелопа сбросила скорость с восьми до пяти узлов. По мосту плотным потоком шли машины, но до Пенелопы не долетало ни звука. Когда судно скользнуло в тень под мостом, Пенелопа увидела возле его бетонного основания черную надувную лодку. Она была похожа на лодку с военного корабля. RHIB[3]с фибергласовым каркасом и мощными моторами.

Яхта уже выходила из-под моста, когда Пенелопа заметила, что в лодке кто-то есть. Какой-то мужчина сгорбился в густой тени, повернувшись спиной к яхте. Пенелопа не поняла, почему при случайном взгляде на этого человека у нее участился пульс. Что-то было в его затылке и черной одежде. Пенелопа почувствовала себя так, словно за ней следят, хотя человек и сидел отвернувшись.

Когда Пенелопа снова оказалась под ярким солнцем, она была покрыта гусиной кожей, а по рукам еще долго бегали мурашки.

Проходя мимо района Дувнес, она прибавила скорость до пятнадцати узлов. Оба мотора грохотали, винты взбивали пену, яхта летела вперед по гладкой воде.

Зажужжал телефон; на дисплее высветился номер матери. Наверное, она посмотрела дебаты по телевизору. У Пенелопы мелькнула мысль: мать звонит, чтобы сказать, что она держалась отлично. Несбыточные мечты.

— Привет, мама.

— …вет, — прошелестела в ответ мать.

— Что случилось?

— Спина… мне нужно к мануальному терапевту. — Судя по звуку, Клаудия налила в стакан воды из-под крана. — Я только хотела спросить, говорила ли с тобой Виола.

— Она со мной на яхте. — Пенелопа услышала, как мать пьет воду.

— Она с тобой, как славно… Я подумала, что ей это будет полезно.

— Конечно, полезно, — уныло согласилась Пенелопа.

— Что вы будете есть?

— Вечером — маринованную селедку, картошку, яйца…

— Она не любит селедку.

— Мама, Виола позвонила и…

— Я знаю, ты не рассчитывала, что она поедет с вами, — перебила Клаудия. — Поэтому и спрашиваю.

— Я приготовила тефтели, — терпеливо сказала Пенелопа.

— А их хватит на всех?

— На всех? Ну, если…

Пенелопа замолчала, глядя на сверкающую воду. Потом скрепя сердце сказала:

— Я могу отказаться от своей порции.

— Только если вам всем не хватит. Я это имела в виду.

— Понятно.

— Тебя нужно пожалеть? — В голосе матери звучало сдерживаемое раздражение.

— Мама… Виола уже взрослая, и…

— Ты меня разочаровываешь.

— Извини.

— Ты приходишь ко мне на тефтели в Рождество и летом на Мидсоммар…[4]

— Могу не приходить.

— Вот и ладно, — резко сказала мать. — Договорились.

— Я только хотела сказать, что…

— Не приходи на Мидсоммар, — сердито оборвала Клаудия.

— Мама, почему?..

В трубке щелкнуло — мать положила трубку. Пенелопа замолчала. Она ощутила, как внутри все дрожит от обиды, посмотрела на телефон и выключила его.

Яхта медленно плыла по воде, зеленой от отражавшихся в ней зеленых холмов. Дверь кухоньки заскрипела, и через мгновение оттуда, покачиваясь, вышла Виола с бокалом «маргариты» в руке.

— Мама звонила?

— Да.

— Боится, что я останусь голодной? — улыбнулась Виола.

— Не останешься.

— Мама не верит, что я самостоятельный человек.

— Она просто волнуется.

— За тебя она что-то не волнуется, — заметила сестра.

— Ну, что со мной может случиться?..

Виола отпила из бокала и взглянула в окно. Потом сказала:

— Я смотрела дебаты по телевизору.

— Утром? С Понтусом Сальманом?

— Нет, которые были… на прошлой неделе. Ты разговаривала с каким-то спесивым типом… у него еще такая благородная фамилия…

— Пальмкруна.

— Точно, Пальмкруна…

— Я тогда разозлилась, покраснела и чуть не заплакала. Хотелось запеть «Мастеров войны» Дилана или выскочить и хлопнуть дверью.

Виола посмотрела, как Пенелопа тянется, чтобы открыть окошко в потолке.

— Не думала, что ты бреешь подмышки, — беспечно заметила она.

— Я же часто бываю на телевидении…

— Тщеславие наносит удар? — поддразнила Виола.

— Не хочу, чтобы меня записали в занудные «синие чулки» из-за нескольких волосков под мышками.

— А как насчет линии бикини?

— А вот так…

И Пенелопа приподняла саронг. Виола захохотала.

— Бьёрну нравится, — улыбнулась Пенелопа.

— С его-то дредами пусть вообще помалкивает.

— Зато ты-то уж бреешься во всех местах, — съязвила Пенелопа. — Ради своих женатых мужиков и качков-придурков…

— Я знаю, я безмозглая, — перебила Виола. — И никогда ничего не делала как следует.

— Тебе надо было только исправить оценки…

Виола повела плечами: