юмор Теодора, были от него без ума и оплачивали ему все — даже собственную отдельную карету для колбасы. Пока Мирта поспешно дожевывала сосиску, Теодор поделился с ней амбициозными планами — завоевать любовь герцогских кулинаров и поставлять им свои колбасы на регулярной основе. Северн собирался открывать сеть колбасных лавок по всей Ливонии, и одного города ему было уже мало, хотелось покорить столицу. Вести разговоры с Теодором Мирте нравилось куда больше бездумных сплетен с Монти и Клариссой. С ним можно было помечтать о собственной студии, ведь Теодор был один из немногих, который не только не осуждал, но и восхищался ее рисованием. В частности, общий язык они нашли после того, как Мирта нарисовала ему вывеску с двумя аппетитными колбасками на шпажках и картой всей Мармории на заднем плане. А знакомство их началось с рисунка на салфетке, которую Мирта забыла у него в лавке.

Мирта мечтала не только о студии, но и об уроках у маститых художников в Маринбурге. И может, со временем ей удалось бы получить заказ у самой принцессы. В общем, в компании Теодора можно было мечтать и быть собой, в компании «названных» подруг, теток и душеправительницы полагалось играть роль и быть полезной клану Готтендамеров.

— Надо искать убежище, — сказала Мирта и, откашлявшись, повторила фразу, уже громче. Проклятый голос, он бывал таким писклявым. Недаром мать советовала ей молчать и во всем полагаться на старших родственниц, подруг и сопровождающих.

Компаньонки не обратили на нее внимание, продолжив обсуждать моду во дворце Герцога. Кларисса с тетками считали, что кружева уже не популярны, тогда как Клементина яро отстаивала кружевные украшения и особенно фриволите.

— Мы застрянем, — повторила Мирта, уже не стараясь казаться громче. Ее никогда не слышали. Как же не хватало карандаша в руках. Спать так рано она не любила, и девушка принялась разглядывать собственное отражение в стекле.

Снаружи кареты — на всех четырех сторонах, и внутри салона зажгли свечные фонари. Из темнеющего окна на Мирту глядела уставшая девушка с убранными в высокую прическу светлыми, почти белыми волосами, глазами цвета хмурого дождевого неба и впалыми скулами. Пожалуй, она перестаралась с диетой — кушать хотелось постоянно. На последней примерке свадебное платье, которое уже везли с собой, стало широким в талии. А еще у Мирты был маленький рот, который ей всегда старались увеличить — чертили толстую обводку вокруг губ, которая лично ее приводила в ужас. Портрет, отправленный герцогу, был именно с такой обводкой, что тому очень понравилось. В обмен на свободу Мирта была готова терпеть любой макияж. Правда, ей удалось уговорить Клариссу разрешить ей путешествие без косметики, хотя накануне не обошлось без других неприятных процедур — выщипывания волос с рук и ног, отбеливания кожи и упражнений на растяжку и гибкость. Что касалось макияжа и причесок, то тетки везли целый чемодан косметики, который, по словам Клариссы, должен был превратить ее в фею. Сейчас был редкий момент — она смотрела в отражение на собственные веснушки, которые ей всегда тщательно замазывали.

Накануне приезда в Маринбург они должны были остановиться в придорожной гостинице, которую родители выкупили полностью на весь день. Там Мирте предстояло превратиться в красавицу. Она не считала себя дурнушкой, но, по мнению родителей и родни, ей не хватало изюминки, которая была, к примеру, у старшей и младшей сестер. Мирта была обычной миловидной блондинкой, каких хватало в Ливонии, что очень расстраивало ее мать — все дочери Алисии должны были быть особенными. Поэтому Мирте часто рисовали родинки на лице и приклеивали уши к черепу, чтобы они не так торчали. Ощущения были ужасные. Мирте свои уши нравились, но вот незадача — они не нравились всем окружающим. Впрочем, она искренне надеялась, что герцогу будет не до ее ушей, да и вообще, пусть его больше интересует ее наследство, чем она сама. Он получит деньги, она свободу, и все будут счастливы.

До Нового года оставалось три дня, вернее, два, учитывая, что этот уже догорал. Когда-то давно Мирта радовалась елке, свечам, подаркам — она ждала чуда, но сейчас вся атрибутика стала казаться такой же фальшивой, как мишура на новогоднем дереве. Украшенная ель стала местом, где было положено принимать гостей и на фоне которой всегда ставили такую же наряженную Мирту. Подарки ей перестали дарить примерно с того же года, когда ее впервые нарядили как взрослую. Родители считали, что Мирте и так всего дарят достаточно (и это было правдой), чтобы еще тратиться на Новый год. Она получала подарки каждый день по поводу и без — по большей части от женихов, которые все еще надеялись добиться расположения ее родителей. Что до чудес, то Мирта перестала верить в них с тех пор, как взяла кисть и обмакнула ее в краску. Чудеса давно творились на бумаге, а не в ее жизни.

— Я уже вытягивала тебе карту? — спросила Кларисса, прервав размышления Мирты.

— О, что вы, мадам, не нужно, — попыталась отвертеться от неприятной процедуры девушка. Гадания Клариссы ее раздражали — хотя бы потому, что они случались раз по пять на день.

— Давай тяни, — не успокаивалась мадам Вермонт. — А как приедем в гостиницу, я еще с твоим покойным братом поговорю. Накануне Йоля советы усопших во всем слушать надо. Мы с твоими тетями сомневаемся насчет вишневого цвета губной помады. Надо выбрать теплее. Ты будешь тянуть или нет? Кстати, мне кажется, тебе надо попоститься перед ритуалом. Слово «да» в новогоднюю ночь несет много смысловых значений. Если хочешь, я могу спросить о нем у мертвых тоже. Мне кажется, их ты послушаешь лучше, чем живых. Ты такая рассеянная, Миртиан, не могу понять в кого. Точно не в твою мать Алису. Хотя постой. Бабка твоя в небесах часто витала. Да и лицом ты в нее. Вредная была старуха, как сейчас помню. Тоже никого не слушалась.

Речь Клариссы пестрила противоречиями. Во-первых, Мирта только и делала, что со всеми покорно соглашалась. Последнее «нет» она сказала на недавнем семейном ужине повару, когда тот предложил ей добавку. За это мать и Кларисса ее похвалили. Во-вторых, слово «да» было невероятно категоричным и определенным. Все девушки говорили «да» в новогоднюю ночь, а потом выходили замуж весной. Или не говорили. Третьего было не надо. Так поступали предки, так будут делать и потомки. В-третьих, мертвому брату Мирты было всего три года, когда он умер от детской болезни. И вопрос о цвете губной помады для невесты герцога был точно не для