— Да согласен я, согласен, — проворчал Вел, по-прежнему чему-то улыбаясь. — Завтра же соберу ополчение. Эх! Самому бы пойти, но не могу. Кажется, я уже говорил — жена ждет наследника, Ни за что не отпустит.

«Великое Небо, обитель Предков! — подумал Хелсир. — Да они даже не понимают, насколько все это серьезно». Эти люди привыкли к тому, что Зор со своим кланом оберегает их от всякой опасности. Привыкли настолько, что не верят его же предостережениям. Если случится беда, они никого не смогут защитить, даже себя.

«Ну, хоть ты-то должна понимать», — мысленно обратился он к Яте — Главной Целительнице Клана Сострадания.

Ята понимала. Эта невысокая черноволосая женщина тоже могла бы считаться красавицей, если бы улыбалась чаще. Но в жизни ее было мало веселого. Она больше имела дело с человеческими страданиями. Порой, чтобы уменьшить мучения больного, приходилось часть их принимать на себя. И эта разделенная боль оставила след на ее лице, в уголках полных, но всегда крепко сжатых губ, в морщинках вокруг черных внимательных глаз. Да, ей не нужно было объяснять, что такое страдание и смерть. Она всегда готова прийти на помощь.

— Я пришлю лекарей, Зор, — сказала Ята. — Но не рассчитывай на многое. Зима была очень тяжелой. Больных гораздо больше, чем в обычные годы. И так каждый работает за двоих.

— Я знаю, Ята, — тихо и печально ответил ей Зор. — Но и ты меня пойми. На войне смерть — обычное дело. Но если воин умер оттого, что рядом не было лекаря, война тут уже ни при чем.

— Война всегда при чем, — еще тише, почти шепотом возразила целительница, и ее усталое лицо исчезло с поверхности зеркала. Видимо, работы у нее и в самом деле было много.

— А ты почему молчишь, почтенный Губ? — обратился Зор к последнему из вождей — Старейшине Клана Терпения. — Что ты мне скажешь?

— Что в голову взбредет, то и скажу, — усмехнулся в ответ бородатый седой мужчина, на вид почти ровесник Верховного Мага. Вот уж кто и не думал заботиться о подобающей такому важному разговору одежде! Его костюм мало отличался от того, который Зор поспешил сменить перед встречей с вождями, разве что был немного поновее. Но тем и был знаменит и даже любим своим народом Губ, что не признавал церемоний ни в словах, ни в делах, ни даже в одежде. — Небось думаешь, заупрямится старый пень. Скажет, не дам людей. Пора, мол, трехзерник сеять, каждый человек на счету. Так для чего ж сеять-то, коли все врагу достанется?! Будут тебе воины. Сколько есть здоровых мужиков, всех к тебе пришлю. И рудокопов из своих нор вытащу. Их-то дело может и подождать несколько дней. Пускай своими кирками о вражеские щиты помолотят. С Идой я тоже еще раз поговорю. Пусть губы-то не кривит, ты ведь и для нее стараешься. Да и в клане у Вела найдутся все-таки люди с головой на плечах. Соберем тебе ополчение. Но и ты смотри не подкачай. Погубишь кого зазря — спрошу строго. Ну, удачи тебе, Зор! А я пошел людей собирать.

И лохматая голова старейшины тоже скрылась за краем зеркала. «Нет, — решил Хелсир, — не все так безнадежно, как показалось сначала. Клану Тревоги не придется в одиночку биться с врагами». Но сомнения в успехе все же не отпускали молодого мага.

— Учитель, — спросил он, — а вдруг они нас все-таки одолеют. Что тогда?

— Вот что я скажу тебе, мой мальчик. Ни к чему нам с тобой гадать, что тогда будет. Давай лучше подумаем, что нам сделать, чтобы этого не случилось.

КИДСЕРМАН И СЕРМАНГИР

— Люди добрые! Вы поглядите на этого вояку. Он опять на войну собрался, — запричитала Бирганда, зайдя во двор и поглядев на мужа. Тот сидел на крыльце в походной кожаной рубахе с нашитыми на груди медными бляхами и таких же кожаных, удобных для верховой езды штанах и невозмутимо продолжал затачивать свой боевой меч. — Вот наказание! У всех мужья как мужья, только мой все норовит из дома убежать. Ладно бы еще дома дел никаких не было. А то ведь поле до сих пор не вспахано, крыша с осени не чинена, а в хлев так и вовсе заходить страшно — того и гляди, обвалится. Я ж думала, поумнеет с годами, остепенится. Да где уж там! Ведь седой совсем, а ему все бы с пацанами в войну играть. А в прошлом-то году чего удумал — еще и сына с собой прихватил. Мальчишка теперь ни о какой работе и слышать не хочет, подвиги ему подавай. Да что ж это делается, Предки всевидящие!

Кидсерман молчал, хмурился и сосредоточенно водил лезвием по точильному камню.

Все, что говорила жена, — правда. И работы по хозяйству — непочатый край, и годы его уже не те. Да только не может он сейчас дома оставаться.

Молодые люди из Клана Надежды охотно откликнулись на призыв Повелителя Вела и целыми деревнями шли в ополчение. Одни — в поисках славы и приключений, другие, по-практичнее, за полагающееся им освобождение на год от налогов. О том, что кто-то из них может и не вернуться в родную деревню, они старались не вспоминать. В Клане Надежды вообще не любили думать о неприятном, такие уж здесь жили люди. Но кто-то же должен помочь этим молодым, сильным, но мало что понимающим в военном деле ребятам сохранить их бесшабашные головы.

Сам Кидсерман каждый год уходил помогать бойцам Клана Тревоги охранять восточную границу. Не по приказу правителя, а по велению своего сердца. Потому что, как никто другой в его клане, знал, что такое война и что случится, если враг все-таки прорвется через пограничные кордоны. Насмотрелся еще в молодости на вытоптанные поля и сожженные, опустевшие деревни.

И сына он с собой брал, чтобы мальчишка понял: война — это не драка с парнями из соседней деревни, где после все мирятся и вместе идут к реке смывать грязь с одежды и кровь с разбитых носов. Да только с наукой промашка вышла. Не было в том году настоящего боя. Покидались в степняков стрелами, да и разошлись. Сермангир теперь героем ходит, перед девками красуется. Мать совсем слушать перестал.

«Ну, ничего, вернусь из похода — разберусь с ним, — подумал Кидсерман и тут же поправился: — Если вернусь». В этот раз все было совсем по-другому. Не только Повелитель Вел собирал добровольцев. К опытному воину прилетел вестник с запиской от Старейшины Клана Терпения Губа — старого боевого друга.

Вестников — маленьких, быстрых птичек с ярким оперением — на Дайре использовали для доставки почты наряду с гонцами и магическими средствами. Они легко запоминали места, где когда-то побывали, и без труда находили дорогу туда снова. Только таких мест каждая птица могла запомнить не больше пяти. А самцы вестника способны повторять слова человеческой речи, и их используют как живые письма. Правда, они хуже, чем самки, запоминают дорогу и могут передать послание совсем постороннему человеку. Поэтому самцов обычно используют в несекретных или торжественных случаях. Например, для передачи поздравлений. Еще одним недостатком вестников является их неспособность совершать дальние перелеты. В соседний клан обычный вестник ни за что бы не долетел. Но у главы Клана Терпения, как и любого другого хорошего колдуна, конечно же, были не совсем обыкновенные птицы.

Старейшина сам собирался в поход и просил собрать всех, кто имеет хотя бы слабое представление, с какой стороны берутся за меч. Губ — не тот человек, который станет беспокоиться из-за пустяков. Значит, дело будет жарким, кровавым. И хотя Кидсерман мог бы по возрасту остаться дома, он, конечно же, пойдет вместе со всеми. Да нет, зачем обманывать себя. Он пошел бы и без этого письма. Иначе как бы он потом, живой и здоровый, смотрел в глаза вдовам и матерям, потерявшим своих сыновей. Такого позора для себя бывалый воин не хотел.