крыши в стог сена. Что это из-за безответственности и скуки.

Что это конец.

«Я же реально щас умру», — наконец испугалась она, потеряв зрение и время.

И она реально умерла

И сразу что-то произошло.

фаза 1

первая: осенние явления

Что-то. Имя точно было. Оно имело смысл, но не значение.

Что-то слёту врезалось в душу. Кинжально вцепилось. Буквально. Оно, имевшее смысл, обрушилось внутрь так быстро, что невозможно было его разглядеть — оставалось только чувствовать.

Так начались метаморфозы.

— Подъём.

Ынбёль стала задыхающимся духом, что лежал у входа в дом. Стала чистой тканью, в которую положили древний плод. Стала примерочной. Стала зеркалом с чужим отражением. Она была и не была. Погибшее сердце лезло обнимать галактику, но кровь вновь начинала работать, притягивая к земле. Что это? Живность, залезшая в душу, шевелилась. Такую не раздавишь. От её близости хотелось есть, убивать и жить, но больше есть. Живность как раз завершала готовку. Она убаюкивала температуру, нарезала силу, лечила органы, смешивалась с сознанием и затаскивала туда куски неизвестной магии, которые Ынбёль почему-то смогла отделить от посмертных галлюцинаций. Ингредиенты отличимы, но непонятны. Живность продолжала врастать в душу, выметая ошмётки и прибираясь. Кто это? Зачем она залезла?

— Подъё-о-ом.

Чужеродная энергия вытаскивала боль. Вот так легко. Смерть вытолкнула смерть, обменяв одну реальность на другую.

Ынбёль не была.

Потом — была.

Она неспешно открыла глаза. Это ни капли не больно. Коленные чашки высохли, в голове не шумело: тело просто-напросто цвело. Так непривычно. Ынбёль подышала воздухом, как цветами из свежезаполненной вазы, и посмотрела на небо. Даже в ночи оно всё такое же скомканное, с просветами.

Наблюдение за облаками показалось самой суетливой вещью на свете.

От осеннего ветра хотелось спать, но кто-то, кого здесь не должно было быть, снова сказал:

— Подъём.

Послышалось. Ынбёль послышалось, и она вообще-то на сто процентов мертва. Кровоизлияние в мозг просто не могло оставить ей шансов.

— Попробуй её пнуть.

Нет, ну это уже перебор.

Бок потеплел от чьего-то мягкого касания. Ынбёль повернула голову и уставилась на руку.

В фееподобной девочке, что тормошила за бок, всё было разбито напополам. Сначала в глаза бросились два разных носка, один из которых был по-детски махровый, а другой чёрный в оранжевую полоску. Затем — часы на тощей лодыжке. Вторую щиколотку скреплял браслет. Как утяжелитель. Девочка казалась настолько лёгкой, что Ынбёль не удивилась бы, если бы в её сапожках лежали слитки. Сапожки, кстати, странные, с заострёнными носками. Такими спокойно можно рассекать людей. Бессильно подняв взгляд, Ынбёль наткнулась на щёки: одна солнечная, а другая лунная.

Девочка, с виду ровесница, дружелюбно улыбнулась:

— Привет, я Александра. Можно просто Лекси.

Её половинчатые волосы (чёрно-белые) украшались шляпой — или украшали шляпу. И кто бы сомневался, что она Александра. Более приземлённое имя прозвучало бы неестественно.

— Ты похожа на ведьму, — выпалила Ынбёль.

Лекси убрала руку от бока и недоумённо качнулась из стороны в сторону. На шее защебетали амулеты.

— На очень красивую ведьму, — добавила она.

— Эй, ну-ка давай без подкатов, — перерубили с другой стороны. Пришлось отскребаться от замёрзшего крыльца и снова поворачиваться. — Не при мне.

Ынбёль даже не задумалась:

— А вот ты больше на вампира смахиваешь.

Мальчик закатил подведённые глаза. Он сидел на ступенях, в каком-то трансе отщёлкивая сожжённых жуков, и напоминал жертву будущего убийства, — настолько был бледным. А щёки всё равно алые. Ощущение, что он питался только рассветами и дротиками.

— Это Перси, — представила Лекси. Перси даже не потрудился изобразить, будто знакомство ему хоть сколько-нибудь интересно.

Перси был похож на Лекси, как Кен — на Барби, и вместе они выглядели как парные куклы из коробки. Разве что не из барби-коллекции, скорее Монстр Хай, но и тут Ынбёль в сравнении сомневалась. Они оба были ужасно бледными, оба с мрачным макияжем в стиле ранних нулевых. Одежда, хоть и чистая, была порядком поношенная и выглядела так, словно её сняли с детей, совершивших суицид. Ынбёль такую видела не раз и не два: мама, если и брала её в магазин за новыми вещами, то в какую-нибудь комиссионку с жёлтым светом и холодными полами — туда подобные обноски свозились целыми партиями. Но в основном такие одеяния, аляповатые, непонятных размеров и с креативными дырками, находились в благотворительном ящике в их церкви — откуда Ынбёль, чаще всего, и получала все свои «новые» вещи.

Однако ни Лекси, ни Перси оборванцами не выглядели. Им эта одежда придавала какой-то шик бедности, которого лично у Ынбёль добиться так и не получилось. Дырки в их одежде были действительно креативным решением. Растянутые вороты умело скрыты бусами, бисерными ожерельями и талисманами. К слишком коротким рукавам пиджака Перси были пришиты кружева — из-за этого он выглядел ещё загадочнее и опаснее. Корсет Лекси, весьма потертый, был вышит розами.

Какими куклами могли были этим двое? Разве что старинными фарфоровыми, от которых пахнет нафталином и умопомрачительной ценой.

Но если Лекси выглядела как кукла, которую хочется поскорее подержать в руках, Перси вызывал желание ровно обратное. Его можно было бы назвать самым красивым парнем на свете, если бы не холодный взгляд и не губы, сжатые в тонкую надменную нитку. Ынбёль сразу подумалось, что с ним у неё будут проблемы. Ей от него было не по себе, хотя ей вообще сейчас было как-то не очень.

Точнее — подозрительно очень. Она никогда не была здорова достаточно для того, чтобы было с чем сравнивать, но, наверно, здоровье так и ощущалось. Как отсутствие боли. И страх за жизнь.

А ещё как голод. Ынбёль очень хотелось есть, и это тоже было странно — она часто пропускала ужины, обеды, а иногда даже и завтраки. Ей не нравилось кормить тело, которое так её подставляло.

Подозрения роились у неё в голове, но она никак не мог поймать их и оформить во что-то звучащее хотя бы капельку правдоподобно.

Два потрясающе красивых человека зачем-то ютились рядом и гремели охотничьими талисманами, но молчали, словно давая время на размышления.

Ынбёль громко откашлялась. Уточнила:

— Я же не умерла?

— Подохла как миленькая, — оскалился Перси.

Ынбёль тут же захотела вернуть обратно прошлого равнодушного Перси. Этот ей не нравился совсем.

Лекси скрыла его из виду, в панике выдавив неподходящую улыбку — вышла чересчур жуткая. Она села поближе, вспомнила о чём-то, порылась в кармашках и вытащила бусы из сладких конфет. Сладость раскачивалась на ветру.

— Это тебе, — она подумала немного и положила бусы прямо на Ынбёль. — Сахар