Не стало Кирилла Юрьевича Лаврова?! Не могу осознать до конца. Накатывают разные чувства: отчаяние, одиночество, вина, беспомощность, невозможность помочь, душевная боль, тоска. Все одновременно.

Можно поверить в любое чудо, даже надеяться увидеть подснежники в январском лесу — чего только не бывает в современном мире! Но осознать уход из жизни Лаврова — невозможно.

Двенадцать лет мы знали друг друга. Как же быстро они промчались… С трудом вышел на улицу, порыв ветра с залива сбросил с моей головы кепку и вернул меня в реальность: надо что-то делать! Сейчас в театре еще никого, поеду в офис. В машине вдруг подумал: а если Саша ошибся? Набрал номер Марьи Кирилловны, но она лишь подтвердила страшную весть. Вспомнился с горечью Маяковский: «И нету чудес, и мечтать о них нечего…»

Еще два дня назад разговаривал с Кириллом Юрьевичем по телефону. Голос на том конце провода звучал болезненно, слабо, очень это было не похоже на Лаврова… Я произносил какие-то общие, гладкие, как камешки, слова. Старался не показать свое беспокойство и сострадание. Как же я не почувствовал, что он уходит?!

Вдруг перед глазами возник недавно сыгранный им Понтий Пилат: по облакам, как по снежной дороге, вместе с Иешуа прокуратор уходит от нас туда, где нет ни времени, ни привычного пространства… Подумалось: «Вот и Кирилл Юрьевич ушел этой дорогой. И уже не вернется… Сколько же я впустую потратил времени, когда он был жив, о многом не успел с ним поговорить, не отважился спросить его о чем-то важном и самом главном…

Он привлекал к себе людей, сила его притяжения была огромной. В далеком 1972 году, в Сибири, увидев Лаврова в роли Башкирцева, я был покорен созданным образом, его волей, упорством, целеустремленностью. А за годы нашей дружбы, наблюдая в обычной, не киношной и не театральной обстановке, замечая и вдохновение, и усталость на его лице, я видел его таким, каким он был в молодости. Он всегда был мудр и несуетлив. Морщины изменили Лаврова, но каждый его узнавал. Фигура всегда была стройна и подтянута, он шагал широко, улыбался молодо и жизнерадостно.

Кирилл Юрьевич уникален во всем: в личной жизни, в работе. О его принципиальности ходили легенды. Лавров мог при всесильном хозяине города Г. В. Романове в одиночку встать и выступить против его директивы, поперек всем голосующим «за мудрое решение партии». И его слушали и соглашались, и поддерживали.

В годы «тотальной демократии» он нес огромную ношу — взвалил на свои плечи Большой Драматический Театр. И эта священная ноша не согнула Лаврова, до старости его отличала офицерская выправка, глубочайшая серьезность и собранность. Он любил свой театр, и чувство ответственности за него было сродни родительскому. Быть художественным руководителем — труднейшая, наверное, в его жизни роль. Мне повезло: несколько лет я находился рядом и наблюдал, как вдохновенно и мудро Лавров исполняет эту роль. Я узнал его таким, каким не знали ни завсегдатаи театра, ни кинозрители.

С радостью вспоминаю, что к моей первой книге «Я родом с Илима» он написал вступление «Что значит быть строителем». С подзаголовком «Предисловие друга». Я был растроган, понимая, что быть другом Лаврова — это удел немногих избранных! Значит, я чем-то заслужил его внимание, ведь настоящая дружба всегда избирательна, свободна и основана на взаимной симпатии…

Как я был благодарен ему за теплые слова предисловия! С какой гордостью показывал книжку родным и близким, открывая первую страницу со словами Лаврова: «Я в детстве мечтал стать моряком. Всю жизнь люблю роли, связанные с водной стихией. Но с тех пор, как знаю Зарубина, снимаю шляпу перед строителями».

Нет большей награды для меня, парнишки с Илима, чем такие слова! Правда, когда Лавров говорил их, было уже под шестьдесят. Странная вещь: разница в годах у нас была в двадцать лет, но я не чувствовал этого. Я много раз наблюдал, как его всегдашняя готовность внимательно выслушивать всех, кто бы к нему ни обращался, вдохновляла собеседников, а спокойная, доброжелательная речь, мягкая неторопливость в движениях остужали самых разгоряченных оппонентов. Можно возразить: актер что угодно сыграет! Но я думаю, нет, здесь не было актерства. Игру, даже сверхталантливую, наблюдательный собеседник почувствует моментально. А он всегда искренне хотел со всеми договориться, понять, и у него это получалось. Он не давал мне почувствовать себя младшим и менее опытным, чем он сам. Видимо, Лавров тоже понимал, что я в своей жизни насмотрелся всякого — как в советские времена, так и в теперешние…

«Кто и когда познакомил меня с Михаилом Константиновичем Зарубиным, сейчас и не вспомню, — написал тогда Кирилл Юрьевич. — Скорее всего, это было время, когда Большой драматический театр имени Г. А. Товстоногова, в котором я служу много лет, формировал благотворительный фонд. Мы распахнули двери перед руководителями различных организаций, любящих искусство сцены, и круг лиц, посвященных в закулисную, невидимую обычному зрителю часть нашей жизни, заметно расширился. Кто-то, как обычно бывает, довольно скоро исчез с нашего горизонта. Другие остались, вошли в число инициативных помощников. И даже больше — стали настоящими друзьями. Михаил Зарубин — строитель, руководитель известного в городе предприятия ЗАО “47 Трест” — среди них».

Да, знакомство с Лавровым были на удивление естественным, и казалось закономерным. Это случилось в начале 90-х… О том времени сейчас говорят сострадательно, с критическими интонациями, но мы и тогда жили, растили детей, учились, ходили в театры, строили дома, верили в будущее. Самое главное — мы работали и любили. И это помогало нам преодолеть все трудности…

..Огромная приемная заместителя председателя Плановой комиссии Ленсовета. Большое количество людей, даже при открытой форточке — духота. От голосов присутствующих — гул. Уйти нельзя: необходимо решить очень важный вопрос. Я со своим заместителем сижу у входной двери. Вдруг говор смолкает, все поворачиваются в нашу сторону, я оглядываюсь: в дверях — Лавров. Негромко со всеми поздоровался. Я пригласил знаменитого артиста сесть рядом со мной на свободный стул. Мы не были лично знакомы, но я все же спросил:

— А Вас-то что привело сюда, Кирилл Юрьевич?

— Что привело? — повторил он вопрос, как бы раздумывая над