нос, сказал егерь. — Ну я их и прикрыл. Дёрнул за верёвочку, дверца и закрылась. Долго их скрадывал. Пугливые. Ну ничё. Получилось. Как и всегда.

— Кто первый? — спросил Хромов, вскидывая винчестер, и собираясь стрелять по беззащитным животным.

— Первый тот, кто быстрее! — Бурков вскинул помповый «Ремингтон» и хотел уже выстрелить, но Сахар-старший опередил всех. Из такой же обычной «тулки», как и у Жеки, засадил лосихе заряд прямо в шею. А потом загрохотали выстрелы. Люди стреляли почти в упор. В животных, которые не могли ни убежать, ни как-то посопротивляться. Это было чистокровное убийство. Без смысла и без цели. То же самое, что пострелять по бутылкам из пистолета на пустыре. Только бутылки эти живые. Впрочем, живыми были недолго. Через несколько секунд окровавленные тела уже лежали на истоптанном снегу, засыпанном солью, сеном и фекалиями. А теперь ещё и обагренном кровью.

Жека выстрелил несколько раз в доски загона. Участие в этом избиении принимать не стал. Всё-таки в стрельбе должна быть какая-то цель, но здесь её не было. «Охотнички», разгорячённые убийством, в азарте ничего не заметили. Да там и стрелять-то уже некуда было — тела животных буквально нашпигованы свинцом.

— Со свинцовыми оливками жарить будем, — засмеялся Хромов. — Антон, ну что... Разделывайте, а мы пока мангал разожгём.

Вот и вся охота. Только разжечь мангал. Пока егерь с двумя помощниками на снегоходе притащили тушу к дому, освежевали их, содрали шкуры, прошло порядком времени. Всё это время охотники, боясь замазаться в крови, лишь давали ценные указания, одновременно попивая водку и коньяк. Когда появились первые отрезанные куски мяса, ещё свежие, тёплые. Обмазали их солью, аджикой, положили на решётку уже нагоревшего мангала. Тут же пошёл аппетитный запах по округе, да такой, что невольно сглатывалась слюна.

— Давайте! Пробуйте! — Бурков лопаткой снял первые куски мясо, и положил на большую деревянную доску. — Я получше прожарил, до прозрачного сока, а то хрен знает эту дичину... Может, черви в ней...

— Молодец. Знаешь толк в жарёхе! — одобрительно кивнул головой Хромов, наливая всем коньяк. — Давайте! Будем! За удачную охоту! Ешьте осторожно, а то свинцовые оливки попасться могут, зубы ещё поломаете...

Сидели допоздна, пока солнце не скрылось за кромку леса. Потом положили ружья обратно в сейф и полезли в «уазик», собираясь ехать домой. Спиртное, мясо — всё побросали на улице. Егеря уберут. Милицейская машина так и осталась стоять у охотничьего домика, когда поехали обратно на трассу.

— Она чё, тут постоянно стоит? — спросил Жека у Хромова.

— Постоянно. Раз в сутки меняется на другую, — согласился Хромов. — Это государственный объект с особым статусом природоохранной зоны. В любой момент могут приехать уважаемые люди. Во! Хочешь, Женька, и ты сюда приезжай! Со Светкой! Тут и баня есть! Всё как на лучших усадьбах! Позвони мне, и я устрою!

— Ой, не могу! Со Светланой! — расхохотался Иваныч. — Она ко мне-то не хочет ездить, а ты говоришь, сюда!

— Ну, вы этакими советами размочите здешнее отсутствие женского пола! — заявил Конкин. — Не надо этого делать!

Так перешучиваясь и препираясь, доехали до Абрикосового, завезли Сахара старшего. Тот уговаривал зайти к себе, продолжить гулянку, но охочих не нашлось.

— Не! Извини, Сашок! Мы уже люди немолодые, нам и на покой бы надо! — отказался Хромов. — Если ребята только захотят. Нет? Ну значит, потом! Сыгранём ещё в русский бильярд! Готовь виски и сигары! Ну всё, поехали мы!

Сначала завезли Хромова, потом Буркова, потом Конкина, и в последнюю очередь Жеку. Приехал домой затемно, бухой, усталый, хотя вроде ничего и не делал. Хорошо, что завтра воскресенье, и тащиться никуда не надо. Хромов знал, когда ездить на охоту...

Глава 2. Поход в Универбыт

Утром воскресенья в гости пришёл брат. Без звонка и предупреждения. Это была первая связь с семьёй за последние несколько месяцев. Да как бы и не с августа, с путча, когда ходили с Серёгой за грибами. Родители же... С того момента, как мать выгнала Жеку после дипломирования, он забыл о существовании родителей. Как хотите — так живите! Будучи сам сторонником свободы, с большой лёгкостью давал её и всем вокруг. Хочешь общаться и дружить — окей, приходи, поговорим, чай-кофе попьём, поедим чего-нибудь, бухлишка выпьем, покурим. Не хочешь — не приходи. Поэтому так и отнёсся к семье: не хотите знаться — и хрен с вами, гуд бай.

Серёга тоже как-то понемногу отчалил от Жеки. И разница в возрасте сказывалась, и отношение к жизни в целом. У брата была своя компания, все пацаны и девчонки из простых, из заводчан и детей рабочих. Коммерческие дела им непривычны, и даже не то, что непривычны, этот молодняк оказался неспособен на последнее, решительное действие в них. На выстрел из огнестрела или удар финкой, если это нужно для дела. На таких лохах и наживались люди, подобные Жеке. Пока простые люди катали металл, рубали уголёк за гроши, Жека и его сотоварищи забирали себе их доходы и обедали в ресторане стерлядью и блинами с черной икрой. Такова жизнь... Хочешь подняться — поднимись. Не хочешь? Окей. Иди на завод.

Тяжёлая жизнь допекла и Жекиных родителей. Да так, что послали просить денег брата. Однако даже сейчас не смогли побороть в себе равнодушие и наплевательское отношение к старшему сыну. По идее, ну плохо тебе сейчас, финансовые неурядицы. Так ты сделай вид, что всё осознал. Смирись. Постарайся унять свой дурной колхозный нрав. Приди как человек, поговори. Скажи, что давай, сын, забудем всё и начнём с нового. Отказал бы Жека? Нет! Налил бы сто грамм отцу, угостил всех, как положено, в ресторан сводил. Посидели бы, посмеялись. И хоть знал бы Жека, что всё это лицемерие и ложь, где-то глубоко внутри себя всё-таки поверил бы, что теперь-то хорошо. Теперь-то всё как у людей.

Однако, когда всей многодетной семье жрать стало нечего, и кроме лапши с хлебом ничего не ели, они сами всё равно не пошли, а прислали Серого. «Иди денег у него возьми. Тебе он даст».

— Чё? Денег надо? — спросил Жека, наливая брату французский коньяк, и протягивая открытую пачку душистого «Данхилла».

— Надо, Жека, — согласился брат, осторожно пробуя дорогой коньяк, и закуривая дорогую сигарету. — Все ж на заводе работают. Деньги плохо платят. С задержками. Есть нечего,