видел меня, когда я полон сил. Нет, я совсем другой. Долгое путешествие утомило меня, но я надеюсь, что оно того стоило. Сейчас мне нужен отдых и дом. Дом, дом – это очень важно, понимаешь? Многие его не ценят. Когда человек появляется на свет, он уже живет в доме, если, конечно, он родился, как говорят, не под самой хромой звездой. Люди воспринимают дом, как нечто должное, что у каждого он должен быть, а иначе просто не выживешь. Но дом – это не просто место обитания, это источник жизни и силы. У тебя он есть. И мне он сейчас нужен. Мы могли бы сделать обмен: я тебе дам то, что ты больше всего хочешь на свете, а ты мне дашь приют.

Противный, тяжелый комок застрял у меня в горле. Воздух стал невыносимо густым и тягучим, как кисель, и вдохнуть его с каждым разом становилось все сложнее. Я обернулся: мои пластилиновые овцы по-прежнему безмолвно стояли среди такой же застывшей травы.

«Наверное, старик сумасшедший. Сбежал с какого-то села и бродит сейчас, да и глупости рассказывает», – подумал я.

– Нет-нет, я не сумасшедший, – возразил он, будто прочел мои мысли. – Многим может показаться так, но поверь, мой разум ясен и чист, – он сощурился и посмотрел куда-то вдаль. – Тучи сгущаются там, на севере. Холодов не миновать, – потом он снова обратился ко мне: – Скоро ты перейдешь особый мост, отделяющий тебя от детства и ведущий по дороге во взрослый мир. Это особенное время, и не каждому дается шанс воспользоваться тем, что тебе могу дать я. Ты можешь изменить всю свою жизнь. Каковы твои шансы стать кем-то иным в этой жизни? Ведь ты родился пастухом. Разве отец тебе позволит воспротивиться его воле? Ты сам знаешь ответ. Ты всю жизнь проведешь в этих холмах, под знойным солнцем и дождями. Твоя кожа навечно станет бронзовой и блестящей от палящих лучей. Твои руки высохнут и станут похожими на сухие, жилистые, плохо гнущиеся руки старика Бахмена. Твои светлые волосы станут цвета пожухлой, опрелой соломы, и самое страшное, твоя голова будет пребывать в темноте и незнании до самой смерти. Разве не этого ты страшишься? Смотри, на тринадцать лет я могу подарить тебе подарок, но есть два условия. Эх, всегда есть эти глупые условия и правила! Ты можешь пожелать все, что хочешь, но только для себя. Только для себя! – старик вытянул вперед длинный сухой палец с блестящим, будто отполированным ногтем, – и второе, ты должен хранить тайну и никому не говорить о нашей встрече, а иначе ничего не получится.

– Допустим, я поверил во все, что вы сказали, но отчего-то сдается мне, что вам самим это больше нужно, чем мне. Вы запугиваете меня и пытаетесь уговорить.

– Аха-ха! – заскрежетал старик радушно и как-то искренне, словно я действительно сказал что-то смешное, и погрозил мне пальцем, – я не сомневался, не сомневался в тебе! Сразу видно, что ты умный парень, хоть и ни одной буквы не знаешь. Это все так, все так… Правильно говоришь, мне более тебя это нужно. Если не найду дом в скором времени, то исчезну я. Пшик и все! – он сжал кулаки и резко выпустил длинные тонкие пальцы вперед, – вот так вот и исчезну. Поэтому мне и нужен ты, а я нужен тебе. И вовсе не пугаю я тебя, а рассказываю то, что ты и сам знаешь, ведь ты же знаешь, какой будет твоя жизнь?

Старик ловко и шустро поднялся с земли, словно гибкая пружина, поправил на голове запыленную и чуть заломленную слева шляпу и продолжил:

– Мне не нужен твой ответ сразу. У тебя есть время подумать. Ты можешь попробовать одно желание на один раз. Остальное будет, когда договоримся. С меня – подарок, с тебя – приют. Ну вот, теперь пора.

Он повернулся и, насвистывая какую-то тихую мелодию, бодрым шагом направился в сторону села. Со спины, по его походке, трудно было догадался, что он был стариком. Я долго смотрел ему вслед, будто не в силах был пошевелиться. Когда он скрылся за холмом, ко мне, виновато виляя хвостом, подбежал скулящий Орик.

2

К вечеру начал накрапывать дождь. Тучи пришли с севера. Я успел пригнать стадо к дому, когда стали срываться первые тяжелые и частые капли. Возле загона меня уже ждал отец. Его высокая, чуть сутуловатая фигура мрачным пятном выделялась на фоне серовато-сиреневого неба.

– Припозднился ты что-то сегодня, – сказал он, легко похлопывая овец по бокам, когда те беспокойной струей втекали в ворота загона. – Проблемы были?

– Нет, все хорошо, как всегда. Орик мне отлично помогает, – ответил я, потом задумался и зачем-то добавил: – Прошка сегодня упрямился чего-то, не слушался.

– Этому барану давно пора на покой, он уже свое пожил. Как только холода наступят, зарежем его.

Я вздрогнул: нет, я совсем не хотел смерти Прошки, хоть он и действительно был упрямым и достаточно зловредным бараном, и даже я сам порой подумывал, чтоб он околел, но когда отец сказал эти слова, я почувствовал себя гадким предателем, так как своими словами окончательно подписал ему смертный приговор.

– Нет, он совсем чуть-чуть заупрямился. Мне кажется, он еще достаточно молодой. Он же…

– Неважно. Это решено, и нечего обсуждать, – отец строго оборвал меня, давая понять, что никаких возражений он не примет. – Ну, вот и отлично, – сказал он, когда все овцы были в загоне. – Скоро сам уже будешь пасти, уже совсем большой. А Бахмен… еще пару месяцев дам ему на отработку, по старой дружбе, а там уж и все. Это большая ответственность, сын. Овцы – наш хлеб и соль, наш дом и наше будущее. Твой дед тоже был пастухом, овец пас до самой своей смерти и умер в холмах. Он всегда говорил, что пастушья работа – это дело нелегкое, но достойное. Не каждый пастух становится хорошим пастухом. Это дело надо любить, чувствовать и понимать. У него был настоящий дар. Я верю, что у тебя он тоже есть, – отец сухо похлопал меня по плечу и чуть растянул губы в подобии улыбки. – Ну, идем, мать уже ужин накрыла.

Он вышел из сарая тяжелой походкой, гулким звоном отдающейся у меня в груди. Да, я должен был провести всю жизнь в холмах, на пастбище, хотел я этого или нет. Еще до моего рождения отец решил, что у него будет сын, который пойдет по стопам его отца. Конечно, мой старший брат не мог быть