Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отрицательно покачал головой.
– Это правильно. Нечего тебе связываться с ними. Они чужаки. Свяжешься с такими, и тебя самого перестанут уважать.
После ужина я забрался на свой чердак и упал на старую, скрипучую кровать, стоявшую сбоку от окна. Единственное окно на чердаке выходило прямо на холмы, и луна всегда заглядывала ко мне, заливая все пространство бледным светом. Капли дождя настойчиво стучали, создавая особую мелодию, которую я очень любил слушать.
«Кап-кап-кап… пожелай все, что ты хочешь для себя, и я тебе дам».
Завтра было воскресенье, мой единственный выходной. В этот день стадо не выгоняли в поле, и мы вчетвером ездили на службу в церковь, которая находилась где-то посередине между нашим селом и соседним. Дорога до церкви забирала немало времени, потому что мой дом был крайним, стоял особняком возле самого подножия холмов, и ближайшими нашими соседями был дом старика Бахмена, слева, и дом того самого пришлого грузина, справа.
Вода лилась с неба до самого утра, а я лежал и смотрел на плоский, чуть желтоватый блин луны, так схожий с мамиными сырными лепешками, и думал. Думал о старике.
3
Рано утром ко мне на чердак заглянула мать и сказала, что пора собираться на службу. Я, чуть высунув голову из-под одеяла, закашлял.
– Наверное, я простудился. Голова болит, и в теле слабость, – прохрипел я.
Мать подошла к кровати, посмотрела на меня, нахмурилась, приложила ладонь к моему лбу и сказала:
– Хорошо, я скажу отцу, что ты заболел. Я тебе заварю сейчас травяной чай, и весь день тогда лежи в кровати.
– Хорошо, спасибо, мам, – обессилено прошептал я, а внутри ликовал – мой план удался.
Как только залаял Орик, я подскочил к окну: отец, мать и брат, сидящие в повозке, выезжали со двора. Утро было сырым, мрачным, серые облака заволокли все небо, а дождь мелкими каплями продолжал скользить по стеклу. Значит, минимум часа на четыре я оставался в доме один. Это, оказалось, так просто притвориться больным, чтобы не ехать на эту непонятную и утомительную службу. Мне иногда, конечно, нравилось слушать там какие-нибудь занимательные истории, которые рассказывал священник, но по большей части я не понимал, о чем толкует служитель – молодой приезжий мужчина в красивой одежде и с длинной бородой. Он постоянно говорил о каком-то смирении и покорности, если я их обрету, то откроются врата Божьи. Говорил о том, что все люди грешны, и все должны проводить больше времени в покаянии и молитвах. Я не чувствовал себя грешным, мне казалось, что я всегда таким был, сколько себя помнил, и ничего нового во мне не появлялось. Значит, я родился грешным, раз грех давался людям с рождения, а, следовательно, он был моей природой, как рука или нога, почему тогда я должен был каяться за то, чего не выбирал? И покорности я никакой не ощущал, как бы я не хотел обрести в своей душе смирение, я не мог признать волю отца единственной и правильной.
Как только повозка скрылась за поворотом, я оделся и с замиранием сердца побежал в комнату брата. С полки я взял толстую зеленую книгу, которая была моей самой любимой, потому что у нее были тонкие белые листы и приятная на ощупь обложка. Я открыл первую страницу. Она была немного измусоленной, и кое-где виднелись отпечатки грязных пальцев.
– Хочу знать, что написано в этой книге, – прошептал я, крепко зажмурив глаза. Мое сердце стучало, так, как стучит огромный, тяжелый молот кузнеца по наковальне. Я ждал, что на меня должно что-то обрушиться: мысли или зазвучат голоса, рассказывающие историю. Но нет, ничего не было. Я услышал только, как во дворе заскулил Орик. Открыв глаза, я разочарованно посмотрел на страницу: «Глупо было верить словам сумасшедшего».
Но тут перед моими глазами все поплыло, неведомые знаки собрались в единое целое, и я прочитал первое слово – предисловие. Для меня оно не имело тогда никакого смысла, но я четко осознал, что это слово не было придумано мной, что я его прочитал. Такая холодная дрожь охватила меня, которую я не испытывал даже тогда, когда попал под ледяной дождь и так промок, что провалялся неделю с высокой температурой, а мать думала, что меня уж и похоронит вскоре. В глазах потемнело, и я еле удержался, чтобы не упасть в обморок. «Не может быть», – прошептал я, впившись пальцами в книгу, и снова посмотрел на страницу. И опять одна непонятная закорючка подплыла к другой, пока все не слилось воедино и не стало цельным словом.
Так я прочитал одно предложение, потом следующее и следующее, пока не закончилась страница. Хоть я и мало что понял из написанного, но для меня это не имело значения. Я, как вор, огляделся по сторонам, облизал пересохшие губы и вдруг, только осознав произошедшее, подпрыгнул и закричал: «Я умею читать!». Выбежав на улицу, я подскочил к Орику, который с удивлением смотрел на меня и вилял хвостом, и крепко обнял пса, отчего тот от радости еще сильнее завилял хвостом и начал облизывать мои щеки.
– Орик, я умею читать! Ты слышишь меня, дружище, я умею читать! – кричал я, и мне казалось, что пес отлично меня понимал. Он встал на задние лапы, а я, обхватив его передние, закружился с ним в танце. – Я умею читать! Ух, это невероятно!
Потом забежав снова домой, я сел на стул и продолжил. Я читал так, словно всю жизнь умел это делать. Вскоре зеленая книга показалась мне скучной и непонятной, и она была совсем не про путешествия, как я раньше думал. Быстро утратив к ней интерес, я без сожаления вернул ее обратно на полку и взял последнюю книгу, привезенную отцом – историю древних цивилизаций. Эта книга оказалась невероятно интересной, там же, в самом начале, я нашел раздел про тех людей, которых Богдан за ужином назвал «майла», которые на самом деле назывались «майя». И на время, которое мне казалось тогда бесконечным, я погрузился в чтение. Передо мной открылся целый мир, и мне не было больше дела до всего остального.
Небольшие деревянные часы отца, стоявшие на комоде в комнате, которую мы