— Значит, — кивнул мужчина, внимательно осматривавший обоих детей.

Пацан был просто в обмороке, демонстрируя симптомы сотрясения мозга, а вот с девочкой все было непросто, это опытный парамедик понял сразу — цианоз, аккуратно лежавшие руки и недвижимость ребенка говорить могли об очень плохих вещах, озвучивать которые мужчине не хотелось. Потому, известив больницу, машина выжимала все возможное и невозможное из двигателя.

Лена имела возможность оценить ситуацию. Во-первых, она говорила по-английски, который знала не так чтобы очень. Во-вторых, внутренность английской скорой не видела никогда, а то, в чем она ехала, на родное не похоже было совершенно, ну и кроме того, как-то много деталей было для галлюцинаций. Это заставляло задуматься. Ну и состояние ребенка, который теперь она. Выраженный суставной синдром, тонкая, мраморная кожа, проступающие венки… полностью себя осмотреть девочка не могла, но даже того, что увидела и чувствовала, хватало для того, чтобы поставить неутешительный диагноз из шести букв, вторая «и».

— Ты знаешь, что с тобой? — поинтересовался парамедик.

— Да, — кивнула Лена, и сделала несколько вдохов, чтобы поднять сатурацию, но говорилось все равно очень тяжело. — Нас… лед… све… ное… нар… руше… ние… раз… ви… тия… кол… ла… ген… овых… стру… тур… — под конец фразы в глазах уже было темно. Пришлось осторожно дышать, прогоняя мрак перед глазами.

— Ничего себе! — воскликнул врач, понимая, что раз даже ребенок знает, то это вряд ли игра. — Даже я такого не знаю… «наследственное нарушение развития коллагеновых структур», все слова знакомые, а вместе — не понимаю.

— Значит, сообщим коллегам, — хмыкнул его напарник, расслабляясь по причине того, что машина уже взлетела на эстакаду больницы.

Дальше был бег в реанимацию, где слабо улыбнувшаяся Ленка наконец потеряла сознание, вызвав известный ажиотаж персонала. Вот переодевавшие ее люди отметили чрезвычайную худобу девочки, признаки сердечно-легочной недостаточности, отечные суставы. Если бы не озвученное парамедиками, то полицию вызвали бы прямо в больницу, а так — было непонятно. Едва выведя ребенка из обморока, ее повезли исследовать.

— Сердце… Легкие… Состояние суставов… Состояние костей… — сыпались находки, убеждавшие докторов, что обнаружено что-то новое, раньше не встреченное, потому запрос ушел в королевский госпиталь.

— Вполне может быть и озвученное, даже очень похоже, — приглашенный на консультацию специалист в простом разговоре с едва дышащей пациенткой понял, что в теме она разбирается, что в случае семилетних детей было возможно только в одном варианте — госпитализации.

Одно было понятно — такое состояние не лечится, а это означало — инвалидность. Даже обнаруженный порок сердца оперировать отказывались, ведь ситуация у девочки была очень нехорошей и брать на себя ответственность никто не хотел. Малышка испытывала такие боли, что любая другая на ее месте кричала бы не переставая, а Герания демонстрировала силу воли, что говорило только об опыте. Об опыте, которого у детей не должно быть.

Пришедший в себя Дадли шел на поправку, категорически возражая против перевода в другую палату. Мальчик так боялся, что с девочкой что-то случится, просто до дрожи, поэтому доктора не решились разлучать близких людей. А Петунья… Внимательно выслушав врача, женщина поняла, что малышку Вернон, похоже, успел ударить, возможно и не раз, потому что теперь Герания была…

— Ваш сын готов за сестру умереть, такая привязанность встречается редко, — объяснил женщине психиатр. — Если их разлучить, то девочка может погибнуть.

Врач знал, о чем говорил, состояние Герании было, по мнению врачей, очень нехорошим, ходить она не могла, а лежа девочке временами нужен был кислород. Как малышка дожила до своих лет, специалистам было совершенно непонятно, но вот теперь, теперь с ней все было очень плохо. Петунья сначала задумалась о том, не лучше ли девочке будет в хосписе, среди обученного персонала, но потом, уже в палате, глядя в эти понимающие глаза…

Ленка понимала, что скорей всего ее выкинут в приют. Это англичане, она не родная дочь, так что вероятность остаться одной среди холодных стен была. Было очень жалко Дадли — мальчик был очень привязан к своей сестре, так он называл девочку. Поэтому Гера принялась аккуратно готовить к этому брата, отчего у слышавших их разговоры медсестер волосы поднимались дыбом. Взрослые женщины понимали, какой вариант рассматривает едва дышащий ребенок и от чего желает защитить своего близкого.

— Доченька… — прошептала Петунья, с которой уже успели поговорить почти все сестры отделения, прося, умоляя не разлучать детей. — Маленькая… Я тебя не брошу, клянусь тебе.

— Спа… сибо… — ответила Ленка, тщательно контролируя ставшее очень коротким дыхание. — Но я… теперь…

— Ты моя дочь! — твердо произнесла Петунья, не желавшая больше никого терять.

Вчера она похоронила Вернона, пока дети были еще в больнице. Муж умер не от удара или магии, а от банального инсульта, потому что часто в последнее время прикладывался к бутылке, после этого вымещая какую-то свою злость на домочадцах. В чем-то женщина была рада, что он… ушел. С деньгами помогло государство, а теперь еще, учитывая в каком состоянии дочь — так и подавно. Главное, чтобы малышка ее простить смогла…

***

«Получается, что либо я сошла с ума, либо это не глюки», — сделала логичный вывод доктор Лена. Впрочем, этот факт ничего не менял. Девочке Герании нужна была коляска, лучше — электрическая, нужны были бандажи на руки и ноги, и, похоже, подгузники, учитывая, с какой болью был сопряжен поход в туалет. Хотя на судно было не больно, но судно… Ленка вздохнула и принялась привыкать к цветочному имени. Привыкалось плохо.

— Вот тут у нас самая загадочная пациентка, — голос лечащего Ленка распознала сразу, но в палату вошел седой мужчина в белом халате. Отличало его внимание во взгляде, мягкость движений и легкая улыбка. Вслед за ним в палату повалили мужчины и женщины, заставив девочку понимающе усмехнуться, что заметил и вошедший первым мужчина.

— Ну, ты-то свой диагноз знаешь? — поинтересовался назвавшийся профессором коллега, на что девочка кивнула. — Назовешь? — улыбнулся он.

— Синдром Элерса-Данлоса, — проговорила Ленка, отлично зная, что, скорей всего, ее поднимут на смех. Несмотря на то, что диагноз существовал уже полвека, знали о нем немногие, в основном, специалисты.

— Вот, Уилкинс, видите? Она может забыть свое имя, возраст, год и день рождения, но диагноз будет помнить насмерть, — как-то горько произнес седой мужчина, погладив Ленку.