Тяжело дыша, с мучительным усилием, которое ощутил все зрители, она заставила себя отвести взгляд от веревки закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами, возможно произнося молитву. Когда на голову ей набросили черный матерчатый капюшон, она содрогнулась. Тяжелое дыхание заставляло тонкую ткань вздыматься и опадать, словно грудь испуганной птицы. Напряглись скованные наручниками запястья. Петлю опустили, надели на шею поверх капюшона, подтянули, приладили узел позади уха.

Конвоиры отпустили женщину и отступили. Выражения скрытого капюшоном лица увидеть было нельзя, однако от ужаса перед тем, что должно случиться, колени приговоренной ослабли и она пошатнулась.

– Хонор Стефани Харрингтон, – сурово, но с ноткой сострадания заговорил полковник, как человек, готовый исполнить долг, хотя его это вовсе не радует, – от имени народа ты признана виновной в злонамеренном умышленном убийстве и приговорена к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Закон предоставляет тебе право последнего слова: желаешь ли ты что-либо сказать?

Женщина на эшафоте отрицательно покачала головой: грудь ее вздымалась от хриплого, учащенного дыхания. Полковник молча кивнул и, не произнеся больше ни слова, чтобы не длить предсмертные страдания осужденной, резко нажал на педаль.

Под ногами женщины распахнулся люк. Рывком, с пугающим звуком натянулась веревка. Ужасающий, но недолгий хрип, несколько конвульсивных содроганий, и все кончилось. Обмякшее тело медленно вращалось в затянувшейся петле. Виселица поскрипывала. Камера показывала труп в течение примерно десяти секунд, после чего голоконтур снова потемнел и за кадром зазвучало бархатное контральто ведущей:

– Это была Джоанна Гуэртес, Межзвездная служба новостей из Нового Парижа. Оставайтесь с нами.

Горестные стоны тринадцати древесных котов слились с плачем Миранды Лафолле и Джеймса МакГиннеса. Алисон Харрингтон коснулась дрожащей рукой волос своего мужа, от каменной сдержанности которого не осталось и следа. Он уткнулся лицом в колени жены, все его тело сотрясалось от рыданий.

На Сфинксе этот осенний ветер сочли бы легким прохладным бризом, но здесь, на дальнем юге планеты Мантикора он воспринимался как ледяной. Задувавший со стороны залива Язон, он трепал полотнища приспущенных флагов и волосы тысяч молчаливых людей. Мимо них пролег путь скорбной процессии от Столичного Поля к центру Лэндинга. Не считая свиста ветра да хлопков флагов, слышны были лишь размеренный бой барабана, стук конских копыт да дребезжание анахроничных обитых железом колес.

Впереди, ведя лошадей под уздцы, глядя прямо перед собой, церемониальным шагом шествовал капитан второго ранга Рафаэль Кардонес. По обе стороны бульвара Короля Роджера Первого, держа оружие на караул, стояли линейные всех родов войск с траурными повязками на рукавах. Толпа за их спинами в напряженном молчании следила за барабанщицей в парадном мундире гардемарина острова Саганами. Девушка вышагивала за лафетом, задрапированным черной тканью, и звук ее барабана многократно усиливался укрепленными на каждом флагштоке динамиками. Вся церемония изображение, звук и даже угрюмая тишина, окружавшая и непостижимым образом поглощавшая и то и другое, – транслировалась всеми голографическими каналами двойной системы Мантикоры.

Следом за барабанщицей шел еще один гардемарин: он вел в поводу вороного коня с пустым седлом и со вставленными задом наперед в стремена сапогами. За конем следовала темнокожая женщина в капитанском мундире и белом берете командира звездного корабля; затянутыми в перчатки руками она держала перед собой меч Харрингтон; его усыпанные драгоценными камнями ножны сверкали в лучах неяркого солнца. Женщина не плакала, но в глазах ее стояли так и не пролившиеся слезы. Замыкали шествие восемь адмиралов: командующий флотом метрополии сэр Джеймс Боуи Вебстер и все семь Космос-лордов Адмиралтейства в полной парадной форме. Больше лафет не сопровождал никто. По сравнению с помпой и великолепием шествий, какие проводили в Народной Республике, процессия могла показаться скромной, вот только во всем городе с населением в одиннадцать миллионов человек двигались только эти три лошади и дюжина людей: все остальное движение прекратилось.

Дождавшись траурного кортежа, люди, порой неловко и со смущенным видом, снимали головные уборы. На ступенях королевского собора стояли, глядя на приближающуюся колонну, премьер-министр Звездного Королевства герцог Кромарти и королева Елизавета Третья.

До того как средства массовой информации оповестили население о порядке проведения траурной церемонии, мало кто из собравшихся вообще имел представление о том, что такое «лафет», а еще меньше народу знало, что в древности, на Старой Земле, такие предназначавшиеся для перевозки артиллерийских орудий платформы использовались при похоронах выдающихся полководцев. Сам Кромарти узнал об этом от друга детства, увлекавшегося военной историей.

Зато каждому человеку из многотысячной толпы было известно, что гроб на лафете пуст, а тело женщины, с которой торжественно прощалась сейчас Мантикора, никогда не упокоится в земле родного Королевства. И вовсе не потому, что оно распылено на атомы в яростном межзвездном сражении или навеки затерялось в безбрежных просторах космоса, погребенное в склепе мертвого корабля, как тела многих и многих сынов и дочерей Мантикоры. Неудивительно, что, вопреки тишине и печали, торжественно струившимся на холодном ветру, Кромарти ощущал грозную пульсацию гнева, созвучную размеренному барабанному ритму.

С неба донесся звук, похожий на тысячекратно усиленный треск рвущейся ткани, – над бульваром пронеслись пять «Дротиков» с острова Саганами. Их вели опытнейшие инструкторы Крескин-филд. За каждым самолетом по омытому осенью голубому небу тянулся длинный белый след. Потом один из пятерки вырвался вперед и, резко взмыв вверх, исчез, растворился в солнечном сиянии, подобный отлетевшей душе. Этот символический ритуал прощания с погибшими товарищами пилоты использовали уже более двух тысяч лет.

Остальные четыре самолета пересекли маршрут кортежа и тоже растворились в небе. Герцог проводил их взглядом. Ему очень хотелось оглянуться, посмотреть себе за спину, но, глубоко вздохнув, он сдержал этот порыв. Незачем суетиться: он и так знал, что позади, за спинами королевы, премьера и членов правящей фамилии, собрались политические лидеры всех фракций обеих Палат.

«Другое дело, – с горечью подумал герцог, – что похороны, которые собрали их здесь, далеко не для всех стали таким уж печальным событием. Просто ни один из них не посмел отклонить приглашение королевы». Кромарти с трудом сдержал гримасу отвращения. Хотя долгая политическая карьера во многих отношениях сделала его циником, ему претило, что иные из соотечественников, наделенных огромной властью, втайне радуются злодеянию хевов. Правда, только втайне, поскольку избиратели, узнав об этом, разорвали бы их в клочья.

Когда процессия вышла на площадь перед собором Короля Майкла, герцог снова вздохнул. Конституция Звездного Королевства не допускала установления государственной религии, однако царствующий Дом Винтонов уже в течение четырех столетий принадлежал римско-католической церкви Второй Реформации. Король Майкл начал строительство собора, носившего теперь его имя, в 65 году после Посадки (по общечеловеческому календарю – в 1528 году эры Расселения). С тех пор храм стал родовым святилищем Винтонов и местом последнего упокоения всех членов правящего Дома. Последние государственные похороны – погребение короля Роджера Третьего – состоялись в соборе тридцать девять лет назад. И только одиннадцать могил в храме принадлежали не Винтонам, причем три из этих одиннадцати были пусты.