и прислушивалась к откуда-то появившемуся треску в родном голосе, совсем еще недавно нежном и певучем. Мать ушла. Но от ее слов Ивке сделалось так больно и обидно, и она долго рыдала, уткнувшись в подушку, пока не услышала вопли самой младшей сестренки.

Мать продолжала третировать по непонятным Ивке причинам все лето. Впервые она с нетерпением ждала 1-го сентября, чтобы избегать вынужденного нахождения рядом с матерью. Мать решила доучить Ивку до 8-го класса и отправить работать. Учеба в обычной средней школе после интерната давалась Ивке крайне тяжело. Еще приходилось заново отвоевывать лидерскую позицию в новом коллективе, который не признавал в рослой девчонке с русой косой, да еще с хутора, равную себе, городским. Ивка с горем пополам и тройками закончила восьмой и, получив аттестат о неполном среднем, подумывала пойти устроиться официанткой на лето. Мать ничего не ответила на ее предложение, лишь скривила губы, даже не посмотрев на дочь.

Официантами их взяли в один из пансионатов, которых было на проспекте много. Ивка устроилась со своими хуторскими подругами, Ленкой и Лилькой, с которыми дружила все детство. Девчонки собирались идти в девятый, но с удовольствием согласились подработать летом. Работа была не сложная. Днем накрывать отдыхающим, а вечером иногда просили остаться для оформления столов, если планировалось торжество, вроде дня рождения или проводов в армию. Именно на одних из проводов Ивка познакомилась с красивым сероглазым еврейским парнишкой. Он не уходил в армию, а провожал своего друга. Ивке нравился умный и очень смешливый высокий парень, которому она, очевидно, тоже очень нравилась. Он стал приходить вечерами за Ивкой, чтобы проводить домой. А Ивка не знала куда спрятать от матери свои счастливые глаза. Она очень боялась странного материнского гнева и, на всякий случай, не позволяла провожать себя прямо до калитки. Они стояли долго за несколько дворов в тени раскидистой алычи, скидывающей свои плоды прямо на тротуар, под ноги редким прохожим. Но счастья не утаишь и однажды мать, возвращаясь поздно с работы, заметила знакомую плотную фигуру дочери с молодым человеком. Без церемоний, она схватила Ивку за волосы и потащила домой, не обращая внимания на ее визг и попытки вырваться. Дотащив Ивку до калитки, мать швырнула ее как котенка и, шипя, набросилась на дочь с кулаками. Ивка стала отбиваться как могла, награждая ударами ту, которую любила и берегла память об этой любви всю жизнь.

Неприятная стычка матери с дочерью закончилась быстро благодаря соседу, который заметил странную возню в соседнем дворе. Он быстро разнял не на шутку вцепившихся друг в друга женщин и увел ревущую от тяжкого оскорбления мать в дом. Ивка не хотела оставаться дома и побрела к своей рыжей подруге Ленке, мать которой очень сочувствовала Ивкиной ситуации и была, как казалось Ивке, на ее стороне. В эту ночь Ивка решила умереть. Она не видела больше смысла в жизни. Мать не принимала более ее любви, она ей была не нужна и не позволяла отдавать эту любовь другим. Зачем тогда жить. И как? Утром Ивка отказалась от предложенного бутерброда с чаем, заняла у подруги немного денег на транспорт и поехала в город. В городе она целенаправленно шла на высокий скалистый берег, где начинались кавказские горы. Она чувствовала себя измученной и глубоко несчастной и по дороге только всхлипывала. День был рабочим и на берегу почти никого не было, хотя погодка еще стояла по-прежнему располагающая для отличного отдыха. Ивка уже стояла на самом краешке крутого обрыва. Она понимала, что ей будет очень больно, потому что в воду она не упадет, как ф одном фильме, и может даже не умереть сразу. «Ну и пусть не умру, зато мать хоть пожалеет немного калеку». И она прыгнула.

Гипс наложили на всю правую ногу — перелом в двух местах. Больше серьезных травм не обнаружилось, лишь ушибы, ссадины и горькие слезы не от неутихающей боли, а больше от слов добродушного травматолога, полных сочувствия и теплоты.

Мать еще больше отдалилась от «трудного подростка», который когда-то был ее частью, обнимал ее теплую грудь пухлыми ручонками и засыпал сытым сладким сном. Теперь это сильно повзрослевшая ее трагедия, которая угрюмо лежит в своем сарайчике и все рисует. Младшие дети к ней не допускаются из-за боязни дурного влияния. Хотя Ивка даже не обращала внимания на время от времени прибегающих галдящих ненавистных сестер, которые с нескрываемым любопытством рассматривали загипсованную ногу, похожую на высокий белый валенок. Этот валенок, уже без хозяйки, потом долго валялся под шкафом в детской, как напоминание о старшей сестре, которая уехала далеко учиться.

В ту осень мать действительно отправила Ивку учиться, подальше, в Архангельск, попутно со своей знакомой — ректором медицинского училища, в которое и определила свою трудную дочь. После интерната Ивка была в родном доме как чужая. Она ни о ком не заботилась, молча, без охоты, помогала по дому, делала трудную работу безо всякого нытья, лишь зыркала зло на мать и сестер. Поэтому мать легко согласилась на предложение Ниночки, ее давней знакомой с юности, гостившей у нее этим летом, отправить дочь учиться в другой город. Там она будет под присмотром ректора, будет комнатка в общежитии, все потихоньку образуется, когда девочка увлечется учебой.

Но учеба почему-то не увлекала. Скучная латынь, сложнейшая фармакология, нудная анатомия, да еще плюс школьные предметы — все это удручало Ивку и подавляло в ней даже самую малую искру к жизни. Из-за плохих оценок у Ивки не было стипендии, она голодала. Из дома иногда приходили маленькие посылки с копченой колбасой, которая тут же съедалась за пару дней. Пробовали с девчонками выкапывать оставшуюся с лета в земле картошку и печь ее на костре — очень вкусно, особенно с посоленным и поджаренным хлебцем. Зимой стало еще хуже: таких холодов Ивка не знала, прожив всю жизнь на юге, где самая мерзкая погода — это норд-ост с дождем и всего минус 5. Здесь же замерзали сопли уже внутри и трудно вдохнуть было, а ноги промерзали моментально в тоненьких сапожках. Ивка серьезно простужалась, пропуская неделями занятия. К новому году она плюнула на учебу и увлеклась ухаживаниями местных морячков — студентов из соседнего института. Один из них, мускулистый поджарый и очень симпатичный, оказался особо настойчивым и Ивка доверилась его жарким объятиям и нежным поцелуям, с нервным шепотом, обнажающим притягательную плоть юной «медички».

К весне мать узнала об «успехах» дочери и велела отцу привезти ее, вместе с документами