У меня перед глазами промелькнул символ Апепы – змеи, сеющей хаос, а вслед за ним Манту, бога войны. Странно. Очень странно. До сих пор я никогда не встречала символа Манту на про́клятых предметах. А на этой статуе были, кроме того, символы армий, разрушения и…

* * *

Прямо за дверью мастерской скрипнули половицы. Этот звук заставил меня сорваться с места – я моментально поставила статую назад, на ее полку, и отчаянно посмотрела по сторонам, ища, куда бы мне укрыться. Собственно говоря, темных углов в мастерской было предостаточно, но мне хотелось чего-то более надежного и основательного.

Приметив стоявший в углу старый упаковочный ящик, я запрыгнула в него, присела на корточки, слегка присыпала себя стружками, отвела глаза от двери и замерла в ожидании.

Вы можете спросить, почему я не стала смотреть на входящего. Могу вас уверить, мне этого очень хотелось, но я достаточно долго успела прожить бок о бок с не нашедшими покоя древними духами, чтобы узнать простую вещь – глядя на такой дух, вы передаете ему свою «ка», или жизненную энергию, и делаете его сильнее. Так что, если нынешний полуночный посетитель мастерской тоже был выходцем из потустороннего мира, смотреть на него было так же разумно, как, например, осветить его лицо фонарем.

Мой керосиновый фонарь! Я посмотрела сквозь щелку в стенке ящика и увидела его брошенным на краю полки. К счастью, огонь в нем погас.

Дверь повернулась, противно скрипнув на своих петлях. Шаги замерли на пороге, словно пришедший раздумывал, стоит ли ему входить. Затем половицы скрипнули еще раз, и кто-то – или что-то – вошел в мастерскую. Я рискнула снова взглянуть в щелку и увидела движущуюся по полу черную фигуру со спрятанной под капюшоном головой.

Я тут же отвела взгляд и попыталась успокоить свое сильно забившееся в груди сердце. Мне казалось, что оно колотится так громко, что его не может не услышать вошедшее в мастерскую существо!

Шаги остановились возле полок, всего в нескольких сантиметрах от того места, где я пряталась. Рискнув еще разок взглянуть в щелку, я увидела, что большая черная фигура изучает среднюю полку, на которую я вернула статую Бастет. Опуская глаза, чтобы отвести взгляд, я заметила выступающие из-под нижнего края длинной накидки носки двух черных ботинок.

При виде этих ботинок мое сердце сразу успокоилось. Потусторонние существа ботинок не носят, так что кто бы ни скрывался под этой накидкой и капюшоном, он был человеком. Такой оборот дела был мне гораздо больше по вкусу.

Хотя, с другой стороны, трудно ожидать, что некто явился в музей глухой ночью с исключительно добрыми намерениями. Сама я, разумеется, не в счет.

Чувствуя себя немного увереннее, чем раньше, я в очередной раз посмотрела в щелку и увидела выползающую из-под накидки длинную черную руку. Движение руки колыхнуло воздух в моем направлении, и я сразу же уловила знакомый запашок вареной капусты и маринованного лука.

Клайв Фагенбуш!

Прежде чем я успела обдумать, что бы это все могло значить, половицы за дверью вновь заскрипели. Фагенбуш шумно втянул ноздрями воздух, засунул назад под накидку свою пустую протянутую руку, зашел за полки и распластался, прижавшись спиной к стене, – спрятался, с позволения сказать.

При этом Фагенбуш оказался теперь прямо лицом ко мне, и я согнулась внутри ящика в три погибели, страстно мечтая о том, чтобы стать невидимкой.

Новый гость нашарил ручку, громко открыл дверь, ничуть не беспокоясь о том, что его могут услышать, и быстрыми шагами вошел внутрь, негромко насвистывая что-то себе под нос.

Я окончательно успокоилась. Это был, конечно, папа, кто же еще! По привычке обходит ночью свой любимый музей. Он зажег газовый рожок, и мастерская наполнилась ровным мягким желтым светом.

Мне захотелось узнать, увидит ли папа Фагенбуша, и я посмотрела на место возле полок, где тот прятался, но Фагенбуш исчез.

Я завертела головой, чтобы найти, куда он переместился, едва не свернула себе шею, но Фагенбуша вначале так и не обнаружила и лишь потом уловила краем глаза легкое движение и успела заметить, как Фагенбуш неслышно выскользнул из мастерской. Вот проходимец! Хорошо еще, что не огрел при этом папу по голове и не обнаружил меня в моем укрытии.

Скорчившись на дне ящика, я поняла, что необходимо выработать план, который позволит мне добраться до статуи раньше, чем это успеет сделать кто-то другой. Вначале мне пришло в голову утащить статую к себе в спальню, но, представив, что при этом придется спать рядом с этой покрытой проклятиями и переполненной черной магией вещицей, я передумала. В конечном итоге я остановилась на том, чтобы сейчас припрятать статую куда-нибудь, а утром вернуться за ней раньше, чем папа позавтракает.

Мне показалось, что отец целую вечность искал то, за чем пришел в свою мастерскую, но наконец он выключил свет и ушел, громко захлопнув за собой дверь. На всякий случай я еще несколько минут подождала, чтобы убедиться в том, что папа не возвратится. За это время мои глаза привыкли к темноте, и я довольно ловко выбралась из ящика и подошла к полке. Я прихватила статую Бастет уже знакомой вам тряпкой, перенесла в ящик, где недавно пряталась сама, и присыпала сверху стружками. Потом взяла свой керосиновый фонарь – он погас и потому был теперь совершенно бесполезной штуковиной. В полной темноте я выбралась из мастерской в Египетский зал.

Ночной музей показался мне необычно оживленным. Со всех сторон до меня доносились скрипы и стоны, они звучали все громче и чаще. Сильно сжав в ладони три своих амулета, я бросилась бегом через зал. Проносясь мимо экспонатов, я чувствовала, как внутри этих мертвых предметов что-то шелестит и шевелится, а навстречу мне из углов тянутся непроглядно-черные бесформенные тени. Все это подхлестывало меня, заставляя лететь стрелой.

Надеюсь, теперь-то вы понимаете, почему я терпеть не могу находиться в музее ночью?

– Теодосия Элизабет Трокмортон!

– Э… что? – Я села и принялась протирать заспанные глаза. В дверном проеме стоял рассерженный папа.

– Опять в саркофаге! – сказал он.

Опа! Чтобы не попадать в такие ситуации, я всегда стараюсь встать раньше, чем папа позавтракает и приступит к своей работе. Но бывает, как сейчас, что он всю ночь проводит за своими исследованиями и вообще не ложится спать. В этом случае проснуться раньше папы просто невозможно.

– Не волнуйся, папа. Ничего я твоему саркофагу не сделала, зато внутри него очень уютно.

(Саркофаг к тому же самое лучшее место, чтобы укрыться от летающих по всему ночному музею злых духов, но представляю папино лицо, если сказать ему об этом!)

– Да, но это бесценный экспонат…

– Который пылится в этом чулане, потому что в выставочном зале для него нет свободного места. Честное слово, папа, я была очень осторожна. К тому же где ты хочешь, чтобы я спала, когда мне приходится остаться в музее на всю ночь?