хочет знать, что нового», – прямо как родители детей, с которыми Феба раньше ходила в школу. Церера теперь не была самостоятельной личностью, а определялась исключительно как нечто имеющее непосредственное отношение к ее больному ребенку. Казалось, это лишь усиливало не оставляющее Цереру чувство растерянности и нереальности происходящего, как будто она почти видела, как исчезает и сама – точно так же, как ее дочь.

Когда она вошла в палату Фебы, с ней поздоровалась медсестра – та самая Стефани, которая была там в тот первый вечер, когда Феба и Церера были обе перемазаны одной и той же кровью. Церера практически ничего не знала о Стефани, кроме ее имени, поскольку никогда не спрашивала. После наезда интерес Цереры к жизни окружающих ее людей в значительной степени угас.

Стефани указала на книгу.

– Как обычно, я погляжу, – заметила она. – Они никогда им не надоедают, точно?

Церера почувствовала, как у нее защипало в глазах от этой маленькой доброты – предположения, что Феба, где бы она сейчас ни была, могла и вправду следить за тем, что происходит в сказках, ощущать постоянное присутствие матери, и что врачи, может, еще сумеют вдохнуть в нее жизнь.

– Да, это уж точно, – ответила Церера. – Хотя… – Она оборвала себя. – Ладно, не важно.

– Наверное, – сказала Стефани. – Однако если вдруг передумаете и решите договорить, просто дайте мне знать.

Но она не ушла и дальше выполнять свои обязанности, и Церера поняла, что у медсестры к ней есть еще какое-то дело.

– Прежде чем вы уйдете, мистер Стюарт хотел бы перекинуться с вами парой слов, – продолжала Стефани. – Если вы заглянете на сестринский пост, когда выпадет свободная минутка, я отведу вас к нему.

Мистер Стюарт был лечащим врачом Фебы, ответственным за все проводимые с ней процедуры. Он был терпелив и заботлив, но Церера по-прежнему относилась к нему с некоторым подозрением, поскольку он был еще относительно молод. Она не верила, что мистер Стюарт прожил достаточно долго – или, правильней сказать, достаточно настрадался, – чтобы быть способным должным образом справляться со страданиями других. И было что-то в лице медсестры, что-то у нее в глазах, что подсказало Церере, что этот разговор не принесет ей никакого облегчения. Она ощутила приближение конца.

– Обязательно загляну, – пообещала Церера, уже мысленно представляя себе, как убегает из больницы, прижимая к груди свою дочь в простыне, похожей на саван, – только для того, чтобы эту простыню сорвало ветром и та взмыла высоко в воздух, как улетающий в небеса призрак, оставив ее таращиться на свои пустые руки.

– Если меня там не будет, просто попросите кого-нибудь вызвать меня по пейджеру, – добавила Стефани.

И вот оно опять, на сей раз в улыбке медсестры – печаль, сожаление…

«Это просто кошмарный сон… – подумала Церера. – Кошмарный сон наяву, и только смерть положит ему конец».

III

WANN (староангл.)

Густо-темный цвет грачиных перьев

Церера читала Фебе едва ли не целый час, но если б кто-нибудь попросил ее изложить суть какой-нибудь из сказок, она бы не смогла – в таком пребывала смятении. Наконец она отложила книгу и расчесала дочери волосы, так осторожно разглаживая спутанные пряди, что голова Фебы на подушке даже не шевельнулась. Глаза у той были закрыты – теперь они всегда были закрыты. Церера видела лишь намек на их голубизну, когда мистер Стюарт или кто-то из его младших помощников подходил, чтобы приподнять веки и проверить реакцию зрачков, – словно бледные облака ненадолго расступались, открывая проблеск неба. Церера отложила расческу и втерла в руки Фебе увлажняющий крем – с персиковым ароматом, потому что дочери всегда нравился запах персиков, – прежде чем расправить ее ночную рубашку и стереть крошечные крупинки сна с уголков этих плотно закрытых линз. Когда эти небольшие обряды были исполнены, Церера взяла правую руку Фебы и поцеловала кончик каждого пальчика.

– Вернись ко мне, – прошептала она, – потому что я так по тебе скучаю!

Услышав какой-то шумок за окном и подняв голову, Церера увидела какую-то птицу, которая смотрела на нее сквозь стекло. Левый глаз у той отсутствовал, пустая глазница была отмечена двумя шрамами. Птица склонила голову набок, разок каркнула и улетела.

– Это была ворона?

Церера обернулась. В дверях стояла Стефани. Церере стало интересно, как долго та простояла там в ожидании.

– Нет, – отозвалась она, – грач. Они целыми тучами появлялись на полях сражений.

– Зачем? – удивилась Стефани.

– Чтобы полакомиться мертвецами.

Эти слова сорвались с губ у Цереры прежде, чем она успела прикусить язык.

«Падальщик… В поисках пропитания…»

«Знамение…»

Медсестра уставилась на нее, не зная, как реагировать.

– Ну что ж, – произнесла она наконец, – здесь ему уж точно ничего не светит.

– Да, – согласилась Церера, – только не здесь и не сегодня.

– А откуда вы знаете такие вещи? – полюбопытствовала Стефани. – В смысле про грачей и все такое.

– Отец меня научил, когда я была маленькой.

– Довольно странный урок для ребенка…

Церера положила безвольную руку Фебы на одеяло и встала.

– Только не с его точки зрения. Он был университетским библиотекарем и фольклористом-любителем. Мог говорить о великанах, ведьмах и огнедышащих змеях до тех пор, пока у тебя не помутнеет в глазах.

Стефани опять указала на книгу под мышкой у Цереры.

– Так вот откуда у вас с Фебой любовь к сказкам… Мой собственный сынишка буквально пожирает их. По-моему, у нас даже может оказаться точно такая же книжка или очень похожая на нее.

Церера едва не рассмеялась.

– Эта-то? Да мой папаня выдал бы мне по первое число, если б увидел, что я читаю Фебе подобную чушь!

– И почему же?

Церера подумала о своем старике, умершем вот уже пять лет назад. Фебе было дано познакомиться с ним лишь мельком, как и ему с ней.

– Потому что, – ответила она, – эти сказки просто недостаточно мрачные.

* * *

У лечащего врача не было собственного кабинета в главном здании больницы, так что пришлось выйти на улицу и прогуляться до соседнего корпуса. Стефани проводила Цереру до самой двери кабинета, хотя та и знала дорогу. От этого мать Фебы ощутила себя приговоренной, которую ведут на виселицу. Комната была совершенно безликой, если не считать какой-то яркой абстрактной картины на стене позади письменного стола. Никаких семейных фотографий там не наблюдалось, хотя она знала, что мистер Стюарт женат и у него есть дети. Церере всегда казалось странным, что врачи, достигнув определенного уровня квалификации, частенько отбрасывали от своего имени титул «доктор» и вновь довольствовались простым обращением «мистер». Если б она