Детские бессмысленные пикировки. Ирония в том, что мы настолько изучили друг друга, что никаких неожиданностей или сюрпризов ждать не приходится, у нас осталось одно развлечение: высказать первым то, что другой еще не успел, и передразнивать знакомые доводы противника в защиту собственной точки зрения. От этого, конечно, устаешь.

Я учительница в начальной школе. Школа от дома недалеко, на работу хожу пешком. В метро не спускаюсь, не люблю толпу, настороженную и недоброжелательную. Я учительница — ну да, теперь не говорят «учительница», говорят «преподаватель начальных классов» — длиннее, лицемернее и все так же плохо оплачивается. Учу читать. Вот уже двадцать лет. Детей, которые понимают. Воспринимают. Запоминают.

Кристина! Я же ЗНАЮ: ты можешь! Бэ и А — ба! Вэ и А — ва! Дэ и А — да! Видишь, как просто!

Когда я теряла терпение, Кристина бежала к маме и жалобно, умоляюще повторяла: «Мама! Мама! Правда же я твой крест?» И мама, хоть и со скорбным выражением лица, набиралась мужества и шептала: «Да, конечно, Кристиночка! Ты мой крест!..»

И тогда Кристина с торжеством возвращалась к нам в комнату и говорила мне: «Ну и что же ты сердишься?»

Почему я сердилась? Да потому что хотела, чтобы Кристина научилась чему-нибудь, а не только мечтала стать певицей и женой Ринго… Я учила ее писать палочки и буквы, и у нее получалось, но я выбрасывала ее тетради точно так же, как выбрасывала свои, с чувством, что сама себя обманываю. Обманываю, придавая значимость палочкам и крючкам. Усилиям, которых они требуют. Потому что для Кристины дверная щель не просто узка. Ей туда не протиснуться никогда, ни за что.

Кое-как я научила ее писать. А читать не смогла. Читать Кристина так и не научилась. Потому что мне этого хотелось еще меньше, чем ей. Думаю, я боялась того, что она прочитает, очутившись в мире, где все мы живем и несем свой крест, чтобы заслужить рай, дожидаемся всю жизнь благой вести, напряженно вглядываясь в смятые газетные листы.

А вечером, когда уже множество городков — Шампиньи, Рунжи, Сент-Женевьев-де-Буа — остались позади, я уже повернула на Лион и вдруг поняла, что для меня не важен смысл этого путешествия. Но он имеет значение для моих домашних. Как им его объяснить? Им и Марку. Я ведь вовсе не хочу, чтобы он волновался. Не хочу драмы или разрыва. Я решилась на эскападу, потому что меня впервые поманила личная жизнь, никак с ним не связанная. Мне вдруг расхотелось говорить о себе во множественном числе. Мы с Марком. Мы с мужем. Мы с папой. Мы собираемся в отпуск. Мы пригласим на Новый год друзей. Мы копим деньги. Мы думаем, что… Мы хотим с вами поговорить… Господи! Даже покупка пары туфель или зубной пасты новой марки требовала совместного решения!

— И ты купилась на дурацкую рекламу? Эмилия! Отдала бешеные деньги за тюбик зубной пасты, поверив в тройную активность? Откуда может взяться тройная активность у зубной пасты, если у меня, у человека, подобной активности и в помине нет!

— Согласна, активность нулевая — но ты-то ведь знать не знаешь, сколько стоит зубная паста и где находится ближайший супермаркет!

Разве такие ссоры, мало того что глупые, но еще и унизительные для нас обоих, не свидетельствовали совсем о другой и куда более глубокой проблеме? Я давно заметила, что мы не сердимся, не обижаемся, не горюем, а вяло сотрясаем воздух, пытаясь превратить заурядную обыденность в метательные снаряды, мы стали похожи на тряпичных кукол в детских руках.

Нужно сейчас же позвонить Марку. Покончить с объяснением как можно скорее, пока он не переполошил друзей, детей и, что уж совсем немилосердно, моих стариков!

— Твои старики! Да посочувствуй им хоть немножко! Два совершенно безобидных существа в стерильном пространстве! Для них настала эра вакуума! Ты что, пустоты боишься?

Я остановила машину возле первой же стоянки. Марк не мог позвонить моим родителям, но мысль «А вдруг позвонит?» почему-то меня бесила. Да, я боюсь пустоты. Боюсь закончить жизнь, как они — усесться в один прекрасный день в кресло и все жаловаться, до тех пор пока не умру.

Я купила телефонную карту в придорожном газетном киоске, вошла в кабину телефона-автомата, заботливо поставленную на стоянке грузовиков, и набрала домашний номер.

— Марк…

— Господи! Ты? Ты где? Что случилось? Ты как? В порядке? Я с ума схожу от беспокойства. У тебя все в порядке?

— А ты разве не прочитал записку? Я же написала: главное, не волнуйся.

— Тебе что, на меня наплевать?!

— Погоди…

— Где ты? Ты забыла мобильник. Я тут места себе не нахожу, схожу с ума! Ты где?

— Ты моим родителям не звонил?

— Родителям? При чем тут твои родители? С ними что-то случилось?

— Нет, с ними, разумеется, ничего. Я просто хотела убедиться, что ты им не звонил.

— Представь себе, никому не звонил! Вот уже час сижу со стаканом виски у телефона. Сначала решил, что ты надумала сделать мне сюрприз, потом…

— Сюрприз? Какой сюрприз?

— Ну-у, не знаю… Я… заметил шелковые простыни… Подарки, свечи… подумал, может… Да нет, все глупости. Я сразу понял, что глупости. Так ты где? Я слышу шум. Машины? Грузовики? Ты на автостраде?

— Да.

Марк замолчал. Ему стало страшно. Только страх мог заставить Марка умолкнуть. Я слышала, он выпил. После солидного глотка заговорил:

— Ты когда вернешься?

— Я еду в Италию навестить подругу.

— Ну, знаешь ли! В день нашей свадьбы? Вот так с бухты-барахты? К подруге в Италию?

— Полный бред, я знаю…

Еще несколько глотков. Кончится тем, что знаменитый «Поммар» тоже будет оприходован..

— Марк…

Он бросил трубку.

А я отправилась выпить кофе; в этот час в кафетерии сидели один-два человека. Я больше не чувствовала ни малейшего воодушевления. С какой радости я помчалась? Почему вдруг решила, что объявление обращено ко мне? Да, там речь шла об Эксе, но, возможно, подразумевался Экс-ле-Бэн, Экс-ля-Шапель. И в каждом могла в 1976 году жить Эмилия. Сколько стареньких Эмилий примчится в Италию в поисках утраченного Дарио? Каким стал тот мальчик? Неужели он тоже состарился — отсчитал полвека, поседел, обрюзг, — от него былого сохранился лишь чарующий итальянский акцент и мальчишеская привычка приглаживать волосы?

Я почувствовала на себе взгляд — смотрел толстяк лет сорока, лоснящийся от пота, сопящий, как все заядлые курильщики. Вид у него был удивленный. Он изучал меня словно экспонат, выставленный в неположенном месте. Я не вписывалась в здешнюю обстановку. Несмотря на высокие каблуки, муслиновое платье, чулки и подкрашенные глаза, — наверное, ресницы уже немного потекли, — я не походила на девицу, что работает на автостраде. Кстати, где я буду сегодня ночевать? Об этом я как-то не подумала. И сколько мне понадобится времени, чтобы добраться до Италии? Я боюсь ехать ночью, к тому же день выдался утомительный, я устала от волнений, переживаний, и разговор с Марком не порадовал. Он сказал: «Сначала я подумал, что ты приготовила мне сюрприз… „От меня он ждал сюрприза. А я хоть раз ждала от него сюрприза? Никогда. А чего я от него ждала? Что он заведет любовницу?