– И почему ты ему сказала «да»?

– Защита. Он дал мне стопроцентное ощущение защиты. Мне кажется, это могут только те мужчины, которые сами ничего не боятся. У которых в мозгах абсолютно спокойно. И не театрально, а по-настоящему. Он же тогда сказал мне, что все сам сделает, – и действительно делает.

– Мне кажется, это приходит к мужчине с возрастом. В восемнадцать мужчина тоже может ничего не бояться, но он еще не знает, чего хочет. Ему все – с криком и лозунгами. Он метит территорию, что ли. А с возрастом кричать уже не нужно. Свое право на что-либо можно показать одним-единственным взглядом. И я тебе признаюсь – мой тайный кумир Леонард Коэн[3]. Причем в его нынешнем воплощении.

Это было чистой правдой. Сегодня нет мне большего удовольствия, чем слушать старичка Леонарда Коэна. С морщинами и охрипшим голосом, он поет о любви к женщине так, как будто бы у него роман лично с тобой. На видео ему за 70, а я не могу оторвать взгляда от его уголков губ, которые произносят «аллилуйя». Я не могу оторвать взгляда от того, как он курит и совершенно спокойно смотрит в сторону, напевая про тысячу глубоких поцелуев. Господи Боже мой, старик в черном двубортном пальто стал моей личной прелюдией в рай.

И тут я вспомнила, как я смотрю на Аль Пачино, укрытого морщинами. Как я читаю Сержа Генсбура. Как я слушаю Тома Уэйтса или Стива Тайлера.

Засранцы, через руки которых прошли девушки и женщины. Сколько красивых слов они успели сказать за свою жизнь? Сколько раз они раздвигали женские бедра и проникали внутрь? Сколько раз они что-то там объясняли в трубку телефона, сколько раз они хватали за волосы, сколько раз они бросали и возвращались и сколько – нет… Как их тело покрылось морщинами, а руки стали крепкими и четкими: теперь они знают, как нужно трогать. И сколько слов нужно сказать, а сколько – промолчать. И сигарета в их руках дымится не от пафоса, а от того, что она – сигарета. И седина становится не возрастом, а опытом прикосновений.

Потому что нет ничего эротичнее, чем слушать мужчину, который знает, что говорит. Потому что нет ничего чувственнее, чем мужчина, который знает, как прикасаться. Когда его не нужно подталкивать, а только вдохновлять. Когда он знает ценность твоего взгляда и способен рядом с тобой вполне осознанно произнести «аллилуйя». И чувствуешь ты себя от этого и Мадонной, и Мариной Цветаевой одновременно.

И мне совершенно не понять, когда секс-символами называют двадцатилетних актеров или музыкантов. Они могут быть красивыми, талантливыми, интересными, крутыми, но это точно не про секс. Секс-символ – это прежде всего опыт.

И когда молодые девушки связывают свою жизнь с мужчинами, старшими их на пятнадцать лет, что-то в этом есть, в соприкосновении молодости и опыта.

И я сама до конца не могу точно понять себя. Что это – тоска по мужской уверенности и классической гендерности? Когда ты точно женщина, а он – точно мужчина, без оттенков и «но»? Или просто меньше мне надо слушать Коэна на ночь глядя? Леонардокоэно-передоз – так и запишите.

Как бы то ни было, я себе уже разрешила заглядываться на мужчин значительно старше себя безо всяких подоплек и стыда. С ума сойти. Я – себе – разрешила.

– Ты – счастливица.

Лера скрутила губы трубочкой и откинулась на спинку стула. Наши стаканчики с мороженым опустели.

– Многие так говорят, Тамрико. Но ведь есть и другая сторона.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, начнем с себя любимых. Каждая девочка мечтает вырасти и выйти замуж за прекрасного принца. Но как много ты знаешь девушек, которые готовы согласиться жить с некрасивым мужчиной? Которые в принципе допускают такую мысль? И я сейчас не веду речь о меркантильных проститутках, готовых лечь под любую свинью, я говорю о совершенно приличных девушках. Сколько раз в своей жизни каждая из них воротит носом в стиле «он меня не достоин»? Опуститься с небес на землю – это, знаешь, не так легко. Вокруг меня крутились мужчины значительно красивее. После того, как я впервые официально представила Сашу друзьям, они со мной неделю не разговаривали. Моя сестра месяц убеждала меня не связываться с ним. Решиться на это было ой как нелегко. Все привыкли к мысли о том, что у них должно быть только самое лучшее. И с фасада, и внутри. Только так не всегда получается. И надо набраться смелости, чтобы согласиться с тем, что тебе дает жизнь и в каком именно виде. Но и это еще не все. Потом, когда к Саше все привыкли… Знала бы ты, как мне осточертели сопли моих знакомых девушек, которые без конца упрекают меня: «Конечно, тебе что говорить, тебе так повезло». То есть сначала ужас-ужас, а потом – «тебе так повезло, молчала бы». Мы так устроены: у других трава зеленая от Бога, от счастливого случая, но только не от того, что он ночи напролет ухаживал за этой травой, а днями поливал собственным пóтом каждый листочек. Ты когда-нибудь задумывалась, почему считается, что зависть – плохое чувство? Потому что зависть возникает тогда, когда нам кажется, что людям упало это с неба. А когда ты понимаешь, что человек боролся за то, что имеет, у тебя возникает совсем не зависть. У тебя возникает уверенность, что ты тоже так можешь.

Я улыбнулась.

– Лера, ты меня сейчас почти избила словами.

– Прости, просто реально накипело. Людям трудно понять, что у каждого свой путь. Что у всех все по-разному. И не нужно ни сравнивать, ни завидовать, ни судить.

– Это сложно.

– Сложно. Но не так сильно, как кажется. На нас с Сашей всегда смотрят люди. Я выгляжу моложе своих лет, он – старше своих. Со стороны кажется, будто мы отец и дочь, но по жестам и взглядам понятно – что нет. И люди так сразу теряются. А если я его поцелую – большинство вообще начинает стесняться или испепелять. Саше все равно, а я сначала тушевалась. А потом даже стала получать от этого удовольствие. Ничто так не доказывает, что ты все делаешь правильно, как увеличение критики окружающих.

– То есть сначала это была игра?

Лера наклонила голову набок и прикусила нижнюю губу. Впрочем, она могла и не отвечать: долгая пауза – это всегда «да».

– Ну а что здесь скрывать? Конечно, игра. Конечно, я не думала о нем всерьез. То есть я понимала, что у него все серьезно, но у меня-то – вся жизнь впереди. С каким-нибудь молодым бизнесменом и хай-тек квартирой. А Саша – временно. Ты знаешь, я вообще заметила: мы, как правило, не обращаем внимания на свое счастье.

В этом месте Лера снова профессионально ударила в точку. Когда это люди умели самостоятельно определять с первого взгляда, что для них – лучше? Утомленные тем, что имеют, они ищут, чего бы чужого положить себе в карман. Дерутся, изрыгают маты за это чужое, а свое спокойно лежит и ждет, пока его просто возьмут.

– Когда ты услышала Сашу?

– Я очень волновалась перед нашим первым сексом. Я готовилась к тому, что мне не понравится, и это будет наша последняя встреча. И, в принципе, очень логичный конец. Раствориться, ничего не объясняя, именно после секса – проще всего. Он пригласил меня домой. Я все понимала. Квартира была очень ухоженной и уютной. Это меня сразу подкупило и расслабило. Мужчины называют это меркантильностью, но, по-моему, это очень нормально – выбирать максимально удобное жилье для жизни. К тому же, Саше уже не двадцать лет. Ждать, пока он добьется финансового успеха, – уже нет времени. Ему за пятьдесят.