Этот полет действительно прекрасен. Пока тебе на пути не встречается кусок дерьма.

– А что твои родители?

– Родители как родители. Работали, меня не сильно мониторили. В школу не вызывали, ночевать приходила домой – чего меня было трогать? Малиновой помадой я красилась уже на улице. Они ничего не знали. Я сама ничего не знала. Разве я тогда думала, что подсяду?

– Расскажи про первый раз.

– Ох… Тут нечего рассказывать. Мы были в чьей-то квартире, нас там было человек пятнадцать, наверное. Я многих не знала. Помню, что первые несколько часов мне было хорошо. Как именно хорошо, не помню. А потом стало тошнить. Я перестала соображать, а потом меня вырвало. Помню, когда выходила из ванны, все казалось каким-то другим. Я села на пол уже в комнате, а там какая-то девушка мне сказала: «Ничего, пройдет. И подсядешь, как мы». Я хорошо это запомнила. И подумала, что она несет бред. С чего бы это мне подсаживаться на эту гадость и разукрашивать потом чужие ванные комнаты. Славик с кем-то хихикал в соседней комнате. Я вообще тогда ничего не опасалась.

Все точно. Я начала курить, когда мне было тринадцать лет. Думала ли я тогда, что эта гадость затянет меня на пятнадцать лет? Ха. У молодости нет свойства думать про будущее. Здесь и сейчас. Впрочем, у взрослых людей это качество встречается тоже довольно редко. Но это уже не «здесь и сейчас», это уже банальная глупость и безответственность. В детстве все от отсутствия жизненного опыта, во взрослости – от нежелания думать.

– Второй раз взяла просто так. За компанию и было интересно – будет ли потом опять плохо. А потом уже перестала обращать внимание, когда принимала. Это абсолютно то же самое, как с сигаретами: рано или поздно наступает момент, когда ты перестаешь отслеживать, как из пачки исчезают сигареты. Или не замечаешь, что только что уже курил. Или с чашками кофе – кто его знает, сколько ты их выпил сегодня? Или с отжиманиями от пола – раз, и не заметил, что сделал сто вместо пятидесяти… Вот почему каждый мелкий шаг – это огромное событие в жизни человека: он может стать привычкой и все повернуть в другую сторону, – Женя залезла мне в глаза и не собиралась отпускать. На секунду мне показалось, что она знала про каждое мое движение не туда и ждала моего покаяния. – В общем, я не заметила, как это вошло в систему. Все сильно усугубилось тогда, когда Славик увлекся другой девушкой. Мы перестали видеться, я бесилась, и забивала время в этих непонятных компаниях. Я даже не помню, как перешла на внутривенное.

По моему телу пробежала дрожь. Почему-то всегда кажется, что таблетки – это такая ерунда и шалость, а игла – уже одной ногой в могилу. То ли в школе это вживили в мозг, то ли реальные картинки. В моей компании тоже были наркоманы. В холодное время года мы проводили время в квартирах, где редко бывают взрослые. Я знала, кто из парней сидит «на игле», но они никогда это не делали при мне и ни разу не предлагали. Как-то один из них с воплями ворвался в квартиру и, раскидав по залу стулья, забежал в соседнюю комнату. Парни попросили нас с подругой не дергаться и не заходить в ту комнату. Оттуда были слышны какие-то стоны и другие неприятные звуки. Как будто чье-то тело то трусили над полом, то волочили по нему. Я не удержалась и таки заглянула. И я никогда не забуду эту агонию тела в наркотической ломке. Впрочем, тела там не было: это был потный кусок кожи с костями. И человека в этом не было.

– Самое обидное, что Славик остался там, а я – здесь.

– В смысле?

– В прямом. Меня почти сразу накрыло, а он как-то побаловался пару раз, и все. Знаешь, момент, когда ты начинаешь принимать наркотики не для того, чтобы получить удовольствие, а для того, чтобы заглушить боль, – наступает очень быстро.

– Как быстро? – я понимала, что время – не точная наука. Всем известно, что есть 365 дней в году, 12 месяцев, 24 часа в сутки, 60 минут в одном часе, 60 секунд в одной минуте. Но иногда достаточно одной секунды, чтобы перечеркнуть десятки лет.

– Не знаю, мне сейчас сложно сказать. Школу я, во всяком случае, оканчивала с трудом. А после школы, летом, я ушла из дома. Было одно местечко возле посадки. Обычная квартира, но там тусовались наркоманы. Еще не конченые, но уже зависимые. Меня туда водили пару раз за амфетамином, и я запомнила дорогу. Мне кажется, именно там я впервые укололась. Помню, мне постоянно мешали мои длинные волосы, и я их обрезала ножницами. Так было удобнее, и короткие волосы можно было не мыть. Спали прямо на полу с какими-то людьми. Хорошо, что было лето. Хотя мне, кажется, уже было наплевать, – Женя обхватила шею ладонями. На языке жестов это могло означать куда больше, чем все ее слова, но я уже провалилась в подвал ее воспоминаний. Я физически ощущала этот твердый пол и прикосновения людей, которых я не знала и знать не хотела. Мне вдруг захотелось, чтобы кто-то крепко обнял меня.

– Ты еще общалась со Славиком?

– Да. Я помню, что один раз мне стало страшно. Нет. Не страшно. Наверное, грустно. Ничего мне не было интересно. Видишь сейчас небо за окном? Темное. Так было всегда. Я не знаю, мне сложно это описать, – Женя схватила стакан воды и сделала несколько больших глотков. А небо и правда слилось с ее синим свитером, как будто было свидетелем всего, что происходило с ней несколько лет назад. – Короче, все кажется таким бессмысленным. Конченым. Ни в чем нет малейшего смысла. Зачем работать, зачем одеваться, зачем жрать – это все кажется бессмысленным. И ты вроде как умирать не хочешь. Скорее, тебе кажется, что ты уже умер. И я пошла к Славику. Мне хотелось хоть что-то почувствовать. Он открыл дверь и сказал: «Что ты с собой сделала? Денег я тебе не дам». И захлопнул дверь. Была любовь – нет любви. А была ли?

Мне показалось, что Женя до сих пор любила его. У женщин есть много способов издеваться над собой, но самый изысканный из них – это ждать мужчину, который предал тебя. Впрочем, как ни странно, именно этот ритуал, сжигая сначала, потом становится опорой для воскрешения. Разбиться о пол на мелкие кусочки, чтобы потом собраться заново, но уже в совершенно новое существо.

Я и сама через это прошла. Господи, да покажите мне женщину, не испытавшую этого. И я никогда не забуду тот момент, когда впервые ощутила полное прощение к мужчине, который меня сжег. И, клянусь вам, это чувство превознесло меня так же высоко, как и любовь, которую я к нему испытывала.

– А потом помню, что меня нашли родители. Я была в отключке. Папа дергал меня в разные стороны, они оба что-то говорили мне, а может, друг другу. Я плохо помню этот момент, но я попросила их о помощи. Да, я, кажется, так и сказала: «помогите мне».

– Так начался путь наверх?

– Нет, ты что. Это был не последний раз, когда родители находили и забирали меня, – Женя улыбнулась. В ее губах застыла непроизнесенная благодарность родителям. – Первый раз они, конечно, были наивными. Просто отмыли меня, накормили и держали дома. Я убежала через несколько дней, под крики мамы, что у нее больше нет дочери. Через какое-то время дочь у нее все же снова появилась, и они опять забрали меня, но на этот раз уже направили в больницу, которая находилась в областном центре. И все по кругу: отмыли, накормили, начали читать морали. Это были адские дни. Если раньше мне казалось, что я мертва, то на этот раз я понимала, что, к сожалению, жива. И все болит. Не было ни единого места на моем теле, которое бы у меня не болело. И ладно, если бы просто болело. Как же тебе описать… Ну, все горит. Вот реально, кажется, что все горит. А потом тебя судороги хватают, и ты орешь. Орешь изо всей силы, потому что где-то в мозгу рождается мысль, что от слишком громкого крика ты можешь наконец-то умереть. Ну, или хотя бы потерять сознание. Но нет. Просто горишь, а потом приходит врач и что-то дает или колет.