Чиновник закончил писание и как-то боком подошел к столу Лившица и положил перед ним лист бумаги.

— Спасибо, — буркнул начинотдела и, прочитав бумагу, протянул мне стило.

— Прочтите и подпись! — сказал он, вставая.

Из одиннадцати пунктов подписки самых характерных было три, а именно:

«IX. Если центр предпишет мне организацию какого-либо акта, грозящего по своим последствиям тягчайшим наказанием по законам той страны, где он выполнен, я обязуюсь исполнить это задание.

X. Если обстоятельства дела, возложенного на особоуполномоченного, требуют моего активного участия в террористическом акте, изъятии представителя вражеского лагеря путем насилия или в действиях, предусмотренных «положением о мерах борьбы», изданных Боевым Комитетом Коминтерна — я, под угрозой высшей меры наказания, подчиняюсь заданиям центра и

XI. За измену интересам РСФСР — я приговариваюсь заочно к высшей мере наказания и такая же участь постигнет лиц круговой поруки».

Подписал. Дрогнула рука, и на миг застыло сердце.

Стоявший за спиной Лившиц произнес:

— Так. Теперь снимитесь. Я заготовлю вам документы. Вы служили офицером в Свеаборгской крепости, не так ли?

— Так точно, — сорвалось у меня.

— Отлично. Генерал от артиллерии А. на нашей службе, и он лично подпишет нужные на всякий случай бумажки. Старые бумажки, да еще с подлинными подписями, ценятся по ту сторону проволоки. Мы нашли в вашем делопроизводстве несколько фотографий. Мадам Залькевич, ваша супруга теперь, удачно поместилась на одном снимке с вами. Увидите — поразитесь технике нашего фотооператора! Не бойтесь, у меня все предусмотрено. Так, товарищ, теперь загляните в фотоателье и снимитесь. После этой комбинации вас повезут обедать к вашей супруге, — сказал Лившиц и, сложив мою подписку, спрятал ее в роскошный кожаный бювар, на краю — великокняжеская корона и усыпанная розами буква «Д».

Рукопожатие — и вниз по устланным ковром ступеням.

Хлопнула дверца лимузина, и против меня уселся агент Разведупра — латыш Симсис, приезжавший в 1923 году курьером ко мне.

Фотоателье.

Я прошел ряд комнат со шкапами — в них обмундирование всех частей бывшей императорской России, шитые золотом мундиры, камергерские, губернаторские, гофмаршальские и скромные черные рясы священнослужителей. Полки с головными уборами. Партикулярное платье, цилиндры, фетровые шляпы, грудами обувь, фрачное белье, жилеты с перламутровыми пуговицами, трости с золотыми набалдашниками — все атрибуты театра «Красного ужаса». В одной комнате сложенные в ряд роскошные кожаные чемоданы с вензелями, инициалами, футляры для ракеток тенниса, гольфа. А развешанных по вешалкам дорогих шелковых кимоно и пеньюаров — не счесть!

«Костюмерная» Иностранного отдела Разведупра и ВЧК оценивалась в 1920 году в 800 000 долларов!

Фотографом оказался венгерец Ш., бывший владелец фотографии в Петербурге на Большом проспекте, словоохотливый болтун.

По предложению Симсиса я позировал в форме, в партикулярном и даже на «пляже» в купальном костюме.

Наконец я оставил в объективе прекрасного Zeiss-а дюжину пленок для регистрационного отдела ВЧК. Симсис был, очевидно, своим человеком с фотографом и называл его запросто «венгерской колбасой», уснащая речь нецензурными словами.

Кошмарный цинизм венгерца, пособника дьявольских манипуляций Чеки, выявился в разговоре о поездке на фотооперацию по вызову «самого» Зиновьева в знаменитый советский притон на Пречистенке. Со мной не считались — в их глазах я был уже конченый человек. Перед уходом фотограф фамильярно хлопнул по плечу меня и спросил:

— Не угодно ли посмотреть на ассортимент голых «сов-бар»? Прямо — цимес!

Его осадил Симсис.

Мы вышли в переднюю.

Два дюжих красноармейца осмотрели пропуск Симсиса и козырнули ему. Странное чувство какой-то притупленности овладело мной. Мне было абсолютно безразлично, куда повезет меня Симсис.

Я постиг, что обезличен, морально изнасилован и превратился из Человека в предателя.

Устало припав головой к спинке автомобиля, я закрыл глаза. Хотелось побыть одному.

Уже восемь дней меня возили по различным «инстанциям», натаскивали в различных «отделах» к работе и заставляли подписывать, подписывать и подписывать.

В лиловых сумерках тонули главы, ныне взорванного, Симонова монастыря. Промчались мимо. Куда?

Я вышел из автомобиля. Торопливо закурил и осмотрелся.

Симсис что-то шептал на ухо шоферу.

За железной изгородью стояло двухэтажное здание — вилла или особняк.

Второй этаж был ярко освещен.

Из одного окна виднелась широколистая пальма.

— Идемте, товарищ, — произнес Симсис, подходя к калитке, и позвонил.

Я сделал несколько шагов вперед — ноги как будто отекли.

В широком подъезде вспыхнул огонь.

Выбежала молоденькая девушка, одетая «по-старому»: в белом переднике, в черном плиссированном платье и с чепцом на завитой голове.

— Здравствуйте, товарищ Раиса, — приятельски приветствовал ее Симсис и, распахнув калитку, вошел первым в вестибюль.

— Добрый вечер, — задорно воскликнула девица и взглянула на меня не то с любопытством, не то изучая.

— Прошу, товарищ, — сказала она мне, кокетливо поправляя выбившиеся кудри из-под белоснежной наколки.

В передней — ковры, вазы на постаментах черного дерева, зеркала в старинных рамах и над широкой лестницей роскошный хрустальный гарнитур электрических ламп.

Симсис швырнул свои куртку и фуражку на кресло в передней. Пригладил ладонью напомаженную шевелюру и переложил из кармана брюк в карман френча браунинг.

Я снял потрепанную, видавшую виды шинель, служившую мне одеялом во время боевой страды и в подвалах губернской Чеки.

Бросил взгляд в трюмо и не узнал лица. Так, вероятно, выглядит каждый человек, совершивший преступление перед Богом и людьми…

Пошли наверх, откуда доносились оживленные голоса.

В зале, уставленной золоченым гарнитуром Louis XIV, нас встретили — восточного типа, изящно одетая в темноголубое муаровое платье с горностаевой отделкой, дама, рослый блондин в форме комбрига и, по-видимому, военспец из «бывших», элегантный средних лет шатен с коротко подстриженными усами.

Подавая мне разукрашенную бриллиантовым браслетом и кольцами руку, дама назвалась:

— Варвара Павловна Гибсон.

Я назвался псевдонимом, как мне повелел Павлоновский.

Комбриг оказался прибывшим с юга Богуньским, начальником украинской бригады, расположенной в Переяславле, а щеголь — бывшим подполковником генерального штаба Бобрищевым — военным агентом РСФСР в Финляндии.