Однако следующая глобальная рецессия, похоже, будет “сделана в Китае”. За последние годы Китай превратился во вторую по размеру экономику мира; он вносит самый большой вклад в ежегодный рост глобального ВВП. В 2015 году из-за замедления роста китайской экономики глобальная экономика росла всего лишь со скоростью 2,5 % и к концу году балансировала на грани очередной рецессии. Спад в Китае особенно сильно ударил по другим развивающимся странам. Если исключить Поднебесную, то остальные развивающиеся экономики растут со скоростью чуть выше 2 %, то есть медленнее, чем гораздо более богатая экономика США. Среднедушевой доход в этих бедных и средних странах больше не догоняет показатель ведущей экономики мира. Развивающиеся экономики – от Бразилии до ЮАР – спускаются вниз по лестнице развития. Ощущение открывшихся возможностей, возникшее на фоне глобального процветания, сменилось сварой из-за поиска ниши для выживания.

Мировой порядок нарушился. Надежда, что процветание породит свободу и демократию, тоже не оправдалась. По данным организации Freedom House, начиная с 2006 года число стран, в которых происходит ограничение политических свобод, ежегодно превосходит число стран, где наблюдается их расширение. В целом за последние десять лет 110 стран (более половины стран мира) испытали некоторое ограничение свобод. Значительного изменения числа демократических стран не произошло, но репрессии усиливаются даже в таких странах, как Россия, которые поддерживают видимость выборов. Мало кто продолжает утверждать, что в Китае процветание приведет к демократии. Отмечается, напротив, что возникает новая и все более агрессивная форма авторитаризма: вслед за Россией и Китаем целый ряд режимов отрицает демократию как универсальную ценность и защищает мягкие формы политических репрессий как выражение уникальной национальной культуры.

Серьезный удар по глобальному процветанию и политическому спокойствию был нанесен примерно в 2010-м, когда замедление экономического роста распространилось с США и Европы на развивающиеся страны. В предыдущее десятилетие мир сталкивался в среднем с четырнадцатью эпизодами крупных социальных потрясений в год, но после 2010-го это число подскочило до двадцати двух. Движущей силой во многих случаях было растущее негодование среднего класса, вызванное ростом неравенства и стареющими режимами, погрязшими в комфортный докризисный период в коррупции и самодовольстве.

Первые серьезные волнения возникли в ходе “арабской весны”, когда протесты, вызванные ростом цен на продовольствие, породили надежду, что на Ближнем Востоке могут возникнуть новые демократические государства. Эта надежда была похоронена с возвращением диктатуры в Египте и возникновением гражданских войн на территории Ливии и Сирии. К 2011-му волнения охватили более крупные развивающиеся государства. Они были вызваны экономическими неурядицами, усугубленными глобальным спадом: инфляцией в Индии, политическим кумовством в России, неудовлетворительными зарплатами и условиями труда в ЮАР. Кульминация произошла летом 2013-го, когда миллионы людей вышли на демонстрации в городах Бразилии и Турции – стран, еще недавно демонстрировавших бурный рост экономики.

Американский драматург Артур Миллер однажды сказал, что эпоха подходит к концу, “когда исчерпались ее основные иллюзии”. Сегодня иллюзии докризисной эры о воцаряющемся повсеместно экономическом благополучии полностью исчерпали себя. Последней умерла надежда, что бурный расцвет Китая будет продолжаться вечно, приводя к подъему другие страны – от России до Бразилии и от Венесуэлы до Нигерии, – преуспевание которых было вызвано в основном экспортом товаров китайцам. Предполагалось, что постоянно растущий китайский спрос породит “суперцикл” растущих цен на сырьевые товары и вызовет подъем благосостояния всюду – от Москвы до Лагоса. Такой ход событий стал казаться не слишком правдоподобным к 2011-му, когда начали снижаться цены на медь и сталь, а в конце 2014-го, когда цены на нефть за несколько месяцев упали более чем наполовину, окончательно ушел в сферу несбыточного.

Непостоянство глобальных трендов лучше всего иллюстрирует судьба государств, вызвавших такой фурор в 2000-е: Бразилии, России, Индии и Китая. Маркетологи объединили их акронимом БРИК; предполагалось, что этим четырем гигантам предстоит доминировать в глобальной экономике. Теперь же этот акроним часто снабжается эпитетами вроде разбитый или рассыпающийся, расшифровывается как “безумно разорительная инвестиционная концепция” или перетасовывается в акроним КРаБ, чтобы показать, как нелепо смотрятся теперь Китай, Россия и Бразилия. В посткризисную эру годовой рост ВВП в Китае упал с 14 % до (согласно некоторым оценкам) менее 5 %, в России – с 7 % до минус двух, а в Бразилии – с 4 % до минус трех. Из всех членов БРИК только у Индии сохраняются – пусть минимальные – шансы, что ее 2010-е годы по темпам роста хотя бы отдаленно напомнят 2000-е.

Посткризисная эра воспринимается особенно болезненно из-за эйфории предшествовавшего ей бума и из-за того, что лишь немногие наблюдатели предвидели кризис. Мир жил в преддверии бесконечного блаженства, а вместо этого настали тяжелые времена. Мир рассчитывал на растущий спрос со стороны процветающего среднего класса, а вместо этого столкнулся с падающим во многих странах спросом со стороны возмущенного среднего класса. Стандартные опасения инфляции уступили место страху перед дефляцией, падающими ценами, что в некоторых случаях еще опаснее для экономического роста.

Модные персонажи докризисной эры ушли в забвение. В связи с тем, что денежные потоки иссякли или повернули вспять, валюты развивающихся стран значительно ослабели. С тех пор как в 1978 году стали регистрировать международные денежные потоки, в развивающийся мир ежегодно вливались капиталы. Первый отток произошел в 2014-м, а в 2015-м случился прорыв плотины – отток составил 700 млрд долларов. Внезапная потеря развивающимися странами этих финансовых ресурсов осложняет выплату их внешних долгов. Многие такие страны, усердно трудившиеся, чтобы выбраться из долговой ямы, снова в нее свалились. На пике докризисного бума в 2005 году МВФ не провел ни одной спасательной операции и, казалось, был готов свернуть свою деятельность по выдаче экстренных ссуд, но в 2009-м ее пришлось возобновить в увеличенном объеме. С тех пор МВФ запускает по десять-пятнадцать новых программ помощи ежегодно для стран от Греции до Ямайки.

В посткризисную эру пришло более широкое осознание опасностей, грозящих экономическому росту. Начавшийся в 2009-м подъем глобальной экономики станет, по-видимому, самым скромным за период после Второй мировой войны. В 2007-м, перед самым началом финансового кризиса, темпы роста замедлялись лишь в одном из двадцати развивающихся государств. К 2013-му соотношение составляло уже четыре из пяти, причем этот синхронный спад продолжался уже третий год подряд – дольше всего в новейшей истории. Он длился дольше, чем падение темпов роста в развивающемся мире в 1994 году после кризиса мексиканского песо, или после азиатского финансового кризиса 1998 года, или после того как в 2001 году лопнул пузырь на рынке высоких технологий, или даже после кризиса 2008-го. По мере углубления застоя привычный поиск очередной звезды развивающегося мира уступает место осознанию: экономический рост не является непреложной закономерностью. Крупнейшие регионы мира, включая Византийскую империю и Европу времен до промышленной революции, прошли через периоды практически полного отсутствия экономического роста, продолжавшиеся столетия.