«Феникс» Петцольда

Центральная идея фильма «Феникс» режиссера Кристиана Петцольда звучит так: нужно заново разыграть свою жизнь, если вы хотите овладеть ею и поменять застывшие паттерны поведения. В общем-то, именно этим и занимается психотерапия: чтобы найти какой-то иной подход, например, к своему страху быть брошенным, нужно сначала заново прожить его (в более жесткой форме) и проработать через это повторение свое первичное чувство брошенности. То, что это непросто – найти доступ к своему раннему, нетравмированному «я», – еще один урок этого фильма. Когда я оказываюсь в Париже или Кёльне, в которых я жила до переломных моментов в моей жизни – до расставания с отцом моего ребенка и смерти отца, мне сложно найти связь с моим прежним, беззаботным «я». Личность, которой я была тогда, хоть и испытала многое, но еще не пережила слом своей привычной системы координат, а потому она кажется мне сегодня совсем чужой. Хотя, когда я, как раньше, прогуливаюсь по любимым улочкам этих городов, я нередко чувствую присутствие себя прежней. Остаток утраченной легкости касается моей кожи, словно ветерок, и на мгновение я ощущаю себя счастливой. При этом я также осознаю, что время не повернуть вспять: после всего произошедшего та менее поломанная я для меня не только недоступна, но не и так притягательна.

Пигментные пятна

Раньше их называли старческими пятнами. Затем их избавили от коннотации, означающей биологическое разложение, и они стали пигментными пятнами, то есть просто изменениями кожи, которые можно при желании устранить. У меня было такое пигментное пятно на лице, которое видимым образом связывало меня с умершим отцом. У него было в точности такое же пятно, такой же формы и в том же месте. Поэтому, когда мой дерматолог удалил это пятнышко заодно с другими, я почувствовала укол вины. То, что в итоге я выглядела изуродованной: сначала с покраснениями на месте пятен, а затем с черными корочками, – как будто указывало на адекватность моего чувства вины. Словно меня наказали – хоть и временно – за обрывание этой ниточки, связывающей меня с физическим обликом отца. И правда, мне пришлось на некоторое время отказаться от выполнения своих общественных обязательств, потому что я не могла в таком виде бывать на людях, в особенности в профессиональном сообществе. Это вынужденное временное отшельничество походило на штрафную санкцию. Теперь пятен больше нет, а кожа на тех местах первозданно розовеет. Я ощущаю себя живой и заново родившейся, словно я – выражаясь пафосно – избежала смерти. При этом меня мучают угрызения совести, потому что таким образом я физически отделилась от отца. Тот факт, что я избавилась от «его» пигментного пятна, связан, с одной стороны, с моим желанием соответствовать современным идеалам красоты, а с другой – символизирует мою попытку освободиться от отцовского детерменизма. Теперь, после его смерти, я наконец-то живу мою жизнь, хотя и понимаю, что его фигура всегда будет нависать надо мной.

Чемодан

Чемоданы на колесиках (а в особенности популярные у художников и искусствоведов легко катящиеся чемоданы марки Rimowa) становятся нашими заместителями. Мы идентифицируем себя с их видом и содержанием и понимаем это прежде всего тогда, когда их теряем. Потерю чемодана мы ощущаем как утрату себя. Воссоединившись с ним, мы любовно берем его за ручку и катим рядом, словно члена семьи. Когда недавно авиакомпания потеряла мой чемодан, я представила себе, как он, беззащитный, лежит в незнакомом месте или летит куда-то дальше в полном одиночестве. Я вообразила чемодан настолько живым существом, что решила лично забрать его из аэропорта, после того как окольными путями смогла выяснить, что он оказался на обратном рейсе из Осло в Берлин. Я постоянно думала о его содержимом – о моей любимой одежде и косметике. Каково же было мое облегчение, когда мне наконец выдали его на таможенном контроле. Я не жалела ни о времени, ни о потраченных силах, ведь главное, что он снова был со мной.

Перезагрузка расизма

Как и французский фильм «Безумная свадьба» (2014), пьеса «Гнев» Джоанны Мюррей-Смит ставит перед собой задачу довести стереотипы до абсурда, чтобы таким образом их аннулировать. Но, к сожалению, цель достигается противоположная. Уже тот факт, что зрители смеются над неистребимой исламофобией в буржуазной среде, говорит о том, что они находят подтверждение некоторым своим стереотипным представлениям о другом. Даже больше: благодаря гротеску зрители пьесы чувствуют себя вправе посмеяться над своими ксенофобскими импульсами. И популярность подобных пьес и фильмов кажется мне симптоматичной для постепенного принятия буржуазией правых идей. Поэтому примечательно, что при первой же встрече моя мать и мать моего партнера сразу сошлись на том, что «Безумная свадьба» – исключительно смешной фильм. А мое замечание, что фильм воспроизводит культурные и расистские предрассудки, тем самым нормализуя их, осталось без внимания.

Амбивалентная скорбь

Мысль о том, что мертвые живут, лишь пока мы их помним, кажется мне невыносимой, ведь будь это так, посмертное благополучие моего отца целиком зависело бы от меня. Впрочем, я постоянно представляю, как он благосклонно смотрит на меня с небес, когда я, например, занимаюсь йогой. Отчасти он остается тем самым отеческим «супер-эго», которое я теперь помещаю на небо. Однако я бы не хотела, чтобы отсутствие мыслей о нем автоматически означало, что он просто гниет под землей. Лучше быть уверенной в постоянном присутствии его духа, не зависящем от того, думаю я сейчас о нем или нет. Мне и без этого трудно скорбеть о нем. Когда я вспоминаю его тяжелую болезнь и думаю о том, через что ему пришлось пройти, я испытываю к нему глубокое сострадание. Но стоит мне вспомнить о том, что нам, детям, недоставало его заботы и участия, как я начинаю злиться. Когда я рассматриваю его лицо на фотографиях, я всегда обнаруживаю противоречия его характера: мягкость и великодушие, с одной стороны, и циничную прагматичность – с другой. Последнее, возможно, было следствием его несчастного брака, в который он, однако, вступил по собственной воле. Или он, наоборот, вступил в этот брак из циничных соображений? Вот и тут я разрываюсь между сочувствием и гневом. Я часто о нем думаю, и он постоянно возникает в моих мыслях; иногда меня охватывают глубокая грусть и бесконечное отчаяние из-за того, что он теперь