— Ну говори, говори!.. Да замолчите вы, раскудахтались, как куры!.. — Алекс, большой, громкий, похожий то ли на канадского медведя, то ли на «боинг» во время падения, рокотал своим низким голосом на всю гостиную. — Шерли, чего там стряслось? На тебе ж лица нет!

Алекс был ее единственным приятелем-мужчиной, с которым, несмотря на восьмилетнее знакомство, «ничего не было» и даже ни разу не появлялось такого желания: рассмотреть друг друга как потенциальную вторую половину. Однако с годами в нем заметно возрос мужской шовинизм, и Шерли становилось все труднее с ним общаться.

— Я пока размышляю, Алекс. Ты же знаешь, что в эти моменты мое лицо где-то теряется, — улыбнулась она.

— Протестую! Блондинки не могут долго размышлять! — вставила Грета.

— Шерли — крашеная блондинка.

— Она прячет свой ум под белые волосы.

— Да. Это имитация, если хотите!

— Хорошо, что не имитация ума!

— Как тебе не стыдно, Алиса! Я думал…

— Господа, ум не спрячешь под крашеные волосы! Если только под парик…

— А давайте проверим: вдруг у Шерли парик?

— Гениальная идея.

— Хватит вам уже! Не смешно.

— Ты боишься разоблачения твоей подружки?

— А мне страшно, если Шерли окажется натуральной блондинкой!

— А мне кажется…

Алиса захлопала в ладоши, призывая к тишине.

— Господа! Мы забыли о главной теме! Итак, Шерли, кто тебе звонил?

— Весенний Санта-Клаус.

— И что обещал?

— О, он что-то обещал?

— Подарок, — спокойно сказала Шерли.

— И где подарок?

— А какой подарок он тебе обещал?

— Дорогой?

— Очень дорогой, — медленно проговорила Шерли, глядя в тарелку широко открытыми глазами и понимая, что она нисколечко не врет.

— Нет-нет, вы все неверно поняли! — вступилась мама, которая уже успела захмелеть. — Никакого кавалера у нее нет. Ну-у, конечно, кроме нашего обожаемого Антуа-ана…

Мама потянулась обниматься с будущим зятем, и Шерли ясно почувствовала, как ему это неприятно.

— Мама, прошу тебя…

— Ну что-о вы! Разве мо-ожно! Моя Шерли — очень хорошая девочка. К тому же… Хи-хи… Они с Антуаном скоро…

Мама еще раз недвусмысленно хихикнула в кулачок, и Шерли закатила глаза, с тоской переглянувшись со своим будущим мужем. Оба они испытывали примерно одно и то же: неловкость и стыд за миссис Бертон.

Гости в свою очередь несказанно оживились. Гул голосов резко возрос, превратившись в радостный вой, все наперебой начали задавать вопросы, кричать, снова зачем-то хлопать, а кто-то уже произносил поздравления… Шерли стало невыносимо сидеть за столом и почему-то защипало глаза.

Она потянулась за салфетками, Антуан перехватил ее руку:

— Пойдем на свежий воздух?

— Конечно!

Они вышли на балкон и долго стояли молча. За дверью бушевало радостное веселье по поводу предстоящей свадьбы. По-видимому, гости с мамой забыли о виновниках обсуждаемой темы. Да и правда, какая разница, что там себе думают жених и невеста? Мама была в ударе, ее голос хорошо был слышен даже на улице:

— Господа! Господа! Я просто… Я просто вне себя от счастья! Я заранее приглашаю вас на торжество…

— Ну все, напилась, — вырвалось у Шерли.

Антуан обнял ее и привлек к себе. Но как-то по-товарищески, даже по-братски. С недостаточной страстью для будущего жениха…

— Шерли, прости ее. У нее была трудная судьба. Ведь наши отношения не зависят от того, что сейчас говорят в этой комнате. Пусть посплетничают, нам-то что?

Иногда он казался самым близким и самым лучшим человеком в мире. Но что-то ей мешало до конца раскрыть свою душу навстречу ему… и что-то мешало до конца расслабиться в его объятиях. Потому что, обнимая, он всегда отстранялся первым, чуть раньше, чем надо. И Шерли всегда ощущала тоненькую, но очень прочную стену, разделявшую не столько их тела, сколько души…

Странно. Антуан все время был рядом. Но она все время чувствовала себя одинокой.

На улице шел дождь. Первый мартовский дождь. Сегодня двадцать первое число, еще утром жарило солнце, звенели птичьи голоса, и ей хотелось бежать, раскинув руки и не разбирая дороги от восторга. Еще утром у нее было ПРЕДЧУВСТВИЕ: сегодня случится что-то важное. Предчувствие это не имело ничего общего с эйфорией, которая обычно сопровождает именинника в его день рождения, оно было спокойным, отчетливым и осознанным. А потом все смешалось в один клубок: домашняя суета, гости, звонок Синди и, в конце концов, эта выходка мамы со свадьбой…

И предчувствия больше не стало. Словно его завалили камнями. Что же должно было произойти? Как им теперь встретиться с этим предчувствием снова? Встретиться… Что-то в памяти цеплялось за это слово, но она, очевидно после вина, уже не могла отделить свое личное от того, что происходило вокруг.

— Встретиться…

Антуан посмотрел на нее удивленно и убрал руку с ее плеч.

— Ну что? — спросил он ничего не выражающим голосом. — Пойдем обратно, котенок?

Какой котенок! Шерли стало тошно, как всегда, когда Антуан говорил неискренне. Впрочем, просто: как всегда.

— Зачем?

— Там гости ждут.

— Зачем?

— Ну, чтобы поесть, выпить… Ну, котенок…

Как же ему невыносимо скучно сейчас тут стоять! — вдруг поняла она. Как ему не хватает живости и ЖИЗНИ. Что этот мужчина хочет от нее? Зачем он рядом, если они такие разные? Зачем он не уходит опять к своей Натали?

Ей вдруг захотелось широко открыть рот и долго надсадно кричать. Вместо этого Шерли зажмурилась и с силой сжала кулаки. В левой руке что-то тихо хрустнуло. Наверное, салфетка. Ненужная, скомканная, как сегодняшний день…

Она протянула руку под ливень и разжала пальцы. Синяя бумажка полетела вниз…

Синяя? Салфетки, кажется, были желтые. А эта — синяя — для записок-напоминаний, которые она любила расклеивать по всей квартире, маленькая синяя бумажка, сложенная вдвое, это — что-то еще.

Весенний ветер подхватил клочок чего-то важного из ее жизни (это она точно поняла, хотя и не вспомнила, чего именно), понес по мостовой, кружа над лавочками на тротуаре, заталкивая под колеса машин. Шерли с наиглупейшим выражением лица наблюдала траекторию его полета и молчала.

— Ты меня слышишь? Эй! Шерли! — Антуан теребил ее за рукав.

— Что?

— Нам пора.

— Куда?

— Как куда? В комнату, конечно! Я замерз. Пойдем, солнышко мое.