надо же. Понадеемся на лучшее. Может, Новв Сёл не станет возражать или вообще не заметит, если обед недотянет до эталона, но, в конце концов, Эстерхази тоже придётся его есть.

В любом случае.

Во время собрания Комитета по Планируемому Каналу крыша Зала Заседаний не обрушилась, но случилась уйма прочих вещей, которых, надеялся он, не произойдёт. Председатель оставил дома записи последней встречи и полагал неслыханным пропустить их зачтение, pro hac vice[16], так что всем пришлось ждать, пока бумаги не доставили на тихоходной кляче, если не на катафалке или воловьей упряжке. Затем делегация консерваторов пожелала получить самые основательные гарантии, что любая земля, забранная под Канал, будет полностью оплачена по текущей рыночной стоимости; затем, задолго до того, как консерваторы удовлетворились такими гарантиями, делегации рабочих взбрело в их коллективную голову, что на строительстве Канала могут применяться услуги азиатских кули и они потребовали абсолютных гарантий, что такого не произойдёт. Затем торговое представительство пожелало схожих заверений насчёт кирпича и строительного камня — не только того, что их не будут импортировать из Азии, но и вообще из-за границ Империи: «Не ввозить даже из Паннонии!» — положение, которое делегация Паннонии отчего-то весьма неверно восприняла. Крики «К порядку! Измена! Что скрывает этот Комитет?» и «Вернёмся к Предыдущему Вопросу!» звучали не переставая. И Эстерхази понял, что он, несомненно, в любом случае пропустит большую часть обещанного Эндерсону обеда. Поэтому он отправил весточку, с просьбой продолжать трапезу без него, извинениями гостю и, заверением, что он (Эстерхази), присоединится к нему, как только сможет.

«Как только» в конечном счёте было достигнуто, хотя он боялся, что этого не случится. Проталкиваясь из Зала Заседаний, он натолкнулся на профессора Блампкинна, чуть не в слезах. — Я пропустил свой обед! — печально объяснил Императорский Геолог (он не выглядел так, будто много их пропускал). — Дома мне его не приготовили, а в ресторане я питаться не могу, потому что у меня деликатный желудок: если что-то хотя бы чуть-чуть жирное, недожареное или пережареное, он раздувается, потом раздражается: и на несколько дней расстройство пищеварения!

— Тогда пойдёмте ко мне домой, Иоганн, — пригласил Эстерхази.

— Охотно!

Можно было бы спросить: «Как же далеко можно пойти ради курочки?», но, в конце концов, эта курочка станет лишь гарниром к одному блюду из нескольких; да и кухарка в Белле скорее предпочтёт угодить слонихе под ноги, чем не подготовить несколько, так называемых Запасных Выходов на случай неожиданностей. Особенно прожорливый гость мог бы стать Нежелательным Инцидентом в чужеземном пансионате: но не в лучшем доме Беллы: Какая честь! Боже — посылающий аппетит — благослови этого человека! И условленным сигналом было бы передано распоряжение внести один из запасов.

Проезжая мимо забитых автомобилями выездных ворот Зала Заседаний, Эстерхази поднимает руку и красный паровой автомобильчик бросается вперёд, к соседнему проезду; прежде чем он остановился, Швебель, инженер, перегибается назад, чтобы подбросить антрацита: Эстерхази подбирает фермера. Его гость, благодарно сопя от кедровых деталей машины (натёртых воском “на память от князя Влохского”), усаживается рядом с ним.

— Кто это? — спрашивает Швейцар у Привратника, наблюдая за искусным рулевым управлением.

— Это — доктор Эстерхази, Императорский волшебник — поясняет Привратник Швейцару.

— Так это он! — дивная редкая пташка! — А затем они оба вскакивают, когда наружу вываливаются делегации, требуя свои кареты, экипажи, брички, таксомоторы и тройки. Однако, никто из них не потребовал парового автомобильчика.

— Вас не оскорбит, если мы войдём через кухню? — спрашивает профессора доктор (хотя докторских степеней у него имелось множество, сам он был единственным… абсолютно единственным).

На что профессор отвечает, что они могут войти хоть через дымоход. — Разве вы не слышите, как бурчит моё брюхо? Кроме того, посетить благоустроенную кухню — всегда в радость. — Блампкинн с удовольствием звонил в колокольчик, вручённый ему, чтобы остерегать прохожих — паромобиль был почти бесшумен — и погонщиков беспокойных лошадей.

— Умеренное число неожиданных посещений помогает сохранить кухню благоустроенной. — А кроме того, проверка, пусть даже краткая, временной кухарки гостем с очень деликатным пищеварением, могла быть неплохой идеей: и через несколько минут они уже здесь!..но что это в переулке?…громоздкий деревенский фургон…и кто-то у двери, в облепленном перьями парусиннике[17] — кто-то притопывающий ногами и выглядящий растерянным.

— Ещё раз говорю, что торговец птицей Пакельхаубе велел мне принести эту выкормленную в деревне птицу, получить полтора скиллинга и уйти! Виноват, что опоздал: на дорогах вокруг Зала Заседаний полно недоумков.

Но, подобно старшему сыну короля Исландии, Мальта-Стряпуха ничего не желает слушать. — Ты прознал, что я здесь лишь временно, — вещает она, подбоченившись, — и думаешь меня надуть! но у этой двери ты не получишь ни полскиллинга! Деревенскую курочку уже доставили пару часов назад, в подарок от другого торговца и чужестранный гость сейчас её ест. Убирайся прочь и… — Она замечает Эстерхази, приседает в реверансе, указывает на рассыльного, её рот открывается для объяснений и оправданий.

Ей не дали на это времени. Эстерхази говорит: — Возьмите птицу и заплатите за неё, мы уладим этот вопрос позже… Вынесите ему стакан пива — велит он через плечо. Недовольство рассыльного тут же пропадает. В конце концов, деньги уйдут его работодателю. Но пиво — ему… по крайней мере, на некоторое время.

За столом, заложив салфетку за отложной воротник, загорелый и явственно совершенно довольный, сидит Ньютон Чарльз («Новв Сёл») Эндерсон, преспокойно жуя. Столь же спокойно он откладывает начисто обглоданную кость на блюдо, где (или, если угодно, на котором), он аккуратно выкладывал скелет. Возможно, он всегда так поступал, даже с какаду и кенгуру. Эстерхази вытаращивается в совершенном неверии. Рот Блампкинна открывается и закрывается, как у рыбы-усача или карпа. — Поднимайтесь на борт — говорит Новв Сёл, подняв глаза. — Извиняюсь, что вам этого не хватило. Путешествие вызвало у меня зверский аппетит. — На краю блюда лежит одно-единственное и немного необычное перо. Возможно, Мальта даже слыхала, если не более, как подавать фазана.

— Боже мой! — восклицает Блампкинн. — Взгляните! Вот позвонки, полые до самого крестца, очень длинный хвост, а также тонкий клювовидный отросток, все рёбра некрючковатые и тонкие, непохожие ни на птичьи, ни на рептильи, нептицеподобный хвостовидный придаток, раздельные и несросшиеся метакарпалии, раздельные пальцы и когти.

— В целом неплохо — заявляет Эндерсон, утирая губы салфеткой. — Как я и говорил, я не отличу одну птицу от другой, но это неплохо. Весьма смахивает на бамбуковую курицу — гоанну или, как вы её называете, игуану. Хотя здесь слишком северно для неё… но, конечно, она может быть привозной! Мои поздравления шеф-повару!