смотря на два больших окна в кружевных занавесках, торшер с оранжевым абажуром, кирпичный печной угол и котовую лежанку. Иногда Аля приходила к родителям смотреть телевизор. Она брала с собой толстый плед и, завернутая в него как гусеница, устраивалась между родительским диваном и котом, смотрела все подряд, пока ее не отправляли спать.

Сейчас Аля стоит у окна, подальше от дивана и чувствует себя совсем не на месте. Она держит руки скрещенными на груди, смотрит на родителей, немного поднимается на носочки, потом переносит вес на пятки. И еще разок. И еще.

– Ты можешь поспокойнее как-то, Аль? – Мать пока сдерживается. – Нам всем надо поговорить.

– Давно пора, конечно, всем вместе. – Але неприятно в горле от сарказма, но остановиться уже нельзя. – Как настоящей семье!

– Ты в каком тоне с матерью говоришь. – Отец сидит на диване, опирается локтями на колени, смотрит на Алю поверх очков. Але не хочется смотреть в ответ и она переводит взгляд на кисти его рук. Они висят скрещенные между коленями, пухлые и белесые, как будто бы беззащитные. Ей кажется это ужасно несправедливым. Все это время беззащитными были не руки, а она сама.

– А в каком? Вот в каком? Все время эти претензии. А сам??

– Аля! – Мать вскрикивает скорее не голосом, а взглядом и всплескивающими руками.

– Что Аля! Что снова Аля! Сколько можно алькать! Все время смотрим на мое поведение. А может быть пора уже посмотреть на твое, пап? Я спать нормально не могу, все слушаю как ты тут концерты закатываешь. Ты же постоянно пьешь!

– Аля, ты что такое говоришь! Перестань, слышишь меня, перестань немедленно. Мама хотела метнуться от отца к Але, наклонилась в ее сторону и протянула руку, как будто исполняла пантомиму и безмолвно Алю о чем-то молила. И не подошла, так и осталась между Алей и отцом, застыла между ними, вытирая другой рукой щеки.

– Мам, да хватит уже, надоело! Ты что, правда думаешь, если не произносить слово пьянство, его в доме не будет? Знаешь, пап, я сначала в это во все верила. Что нельзя это вслух. Чтоб не обидеть тебя. Ты же справишься, на этот раз точно справишься. А потом я слышала, как ты приходил вечером и уже по шагам, по повороту ключа знала, что снова нет. Не получилось у тебя. Но говорить нельзя, все в тишине, все в прятках. Да я кожей чувствовала каждый твой глоток!

На секунду Але почудилось, что что-то зазвенело, то ли стекла в окне, то ли зеркало в коридоре, а может просто в ушах. В голове словно откололась какая-то частичка ее самости и внимательно посмотрела на происходящее. Осколок Али поморщился от мелодрамы в доме и посмотрел за окно. Сад стоял мокрый и удивительно красивый, ветки кустов кто-то очертил графитом, на земле ровно выложил слой опрелых коричневых листьев. Снега еще не ждали, но воздух пах уже чуть-чуть по другому, а может дело было в мокрых досках, коих не пересчитать на стенах их бараков, на их улице. Мама все плакала и говорила, что так совершенно нельзя. Что, конечно, все они немного виноваты. Что не стоило папе читать Алин дневник. Что не стоило Але писать в нем ужасные вещи. Уже сколько времени прошло, месяцы, а это так и висит в воздухе и влияет на всех в семье. Что всем стоит извиниться друг перед другом. Что все ведь еще можно решить.

Осколок Али продолжал глядеть на кусты смородины. Аля же рыдала и раскачивалась с пятки на носок и обратно. Нет, не будет она ни о чем извиняться. Она до сих пор так думает. Что все эти бутылки по углам, грязные тарелки из-под закуски и пьяный отец ей совсем не семья. И что лучше бы отец оставался для нее дядей Вадиком, раз быть отцом у него не получается, а получается только алкоголиком.

Осколок Али успел заметить, что отцовы плечи как будто ухнули вниз, к ним метнулись руки Алиной мамы. А дальше Аля не помнит, Аля бежит и бежит прочь из дома, прочь из сада, прочь с улицы давних времен с рядами деревянных бараков.

***

Я выбираюсь из снега, подхожу к парню и прошу сигарету. Он протягивает мне пачку синего винстона, зажигает спичку и прячет огонек между ладонями. Я смотрю на его руки и чуть опухшие пальцы, наклоняюсь, прикуриваю.

– А вы, девушка, чего там в снегу делали.

– Прогуливалась.

– Странное местечко вы выбрали, вон для этих дел парк через дорогу.

– Мне тут нравится. Здесь раньше дом стоял, я в нем жила.

– Так вы местная, штоль? Вот дела! Еще и жили в деревяшках. – Он хохотнул и затянулся с прищуром. – Была у меня пара одноклассников, которые тоже в деревяшках жили. Вот мы угорали над ними всегда. Все в городе люди как люди, в панельках, в тепле.

– Да и мы были в тепле.. – откликаюсь я ему.

– Не, ну ты ничо не подумай, – сокращает дистанцию парень, – мы ж шутим так. Просто странно, в этих домах даже воды горячей не было. Как без воды-то.

Я наклоняюсь и выковыриваю снег, набившийся за края ботинок. В плечо тыкается собачий нос. Я выпрямляюсь, треплю его за ухом, улыбаюсь парню и говорю, что горячая вода в жизни семьи вообще-то не главное.