«дышать» и пульсировать. Губа охнул и присел на корточки как нашкодивший ребёнок, когда его тащат в угол. Семён, держа под руку девушку, переводил изумлённый взгляд с раздувшейся аномалии на профессора и назад. Василий Михайлович сам стоял с вытянутым лицом и не знал, что в таких случаях предпринять, поскольку, собственно, и предпринимать тут было нечего – природа уже сама за них всё предприняла.

Послышалось далёкое испуганное ржание лошадей.

- Лошади! – первой пришла в себя Люда. – Там же где-то Саша,- и схватив фонарик, кинулась в направлении долины. Семён ринулся за ней, при этом невольно подумав: «Странно, рации не работают, а фонарики светят, хотя и там и там батарейки».

Но, не сделав и пары шагов, внезапно остановились как вкопанные, будто напоролись на некую невидимую стену. Прямо у них над головами, в центре зенита сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее начала раскручиваться гигантская спираль, полыхая всеми цветами спектра. Виток за витком она раскидывала то одну, то другую свою лопасть, словно колоссальный громадный пропеллер, издавая при этом жуткий вой, от которого закладывало уши. Именно этот вой, заставивший его выскочить из палатки, слышал Семён: теперь же огромная спираль переливалась фантастическими нереальными цветами. Рукава спирали бешено вращались вокруг своей оси, разбрасывая в стороны сгустки плазменных образований, похожих на солнечные протуберанцы. Теперь она заняла всю площадь неба, закрыв собою даже огромную Луну, вращаясь в круговороте против часовой стрелки как в центрифуге.

Всё смешалось: и ужасающий вой спирали, и возгласы людей, и далёкое испуганное ржание лошадей, и внезапный рёв налетевшего ветра – почти такого же, что бушевал до этого. Всё повторялось, только вместо ниоткуда взявшихся молний, небо низвергалось сейчас этой нереальной вселенской аномалией, приводящей всё живое в округе в неописуемый ужас. Приходилось делать глотки и затыкать пальцами уши и рот во избежание перепадов давления. Семён схватил в охапку девушку и повалился с ней на землю, прикрывая сверху своим телом: как на войне, мелькнуло у него на миг. Василий Михайлович тщетно пытался удержать в руках края уцелевшей палатки, которые тоже готовы были сорваться и улететь в кружащуюся воронку смерча. Рядом с ним пролетела и шлёпнулась о ствол алюминиевая миска, превратившаяся в плоскую лепёшку, а чуть левее уха в дерево встряла зубьями вперёд столовая вилка. Ещё немного ближе, и вонзилась бы в висок. Спираль вращалась и выла как стон раненого медведя; ветер разносил всё вокруг по кусочкам, и если бы Губа не обхватил корень дерева – его унесло бы вместе с другими вывернутыми из земли растениями.

Вот и всё.

Вой прекратился; спираль свернулась в первоначальную точку сингулярности, и бушевавший до этого ветер стих так же внезапно, как и налетел. Вся эта аномальная вакханалия длилась не более двух – трёх минут. Моментально наступившая тишина врезалась в уши своим безмолвием. Так происходит, когда в тихой комнате внезапно выключаешь вентилятор. Раз! – и тишина. Ни ветерка, ни стрёкота сверчков, ни уханья ночной совы, ни кваканья проснувшихся от шума лягушек. Полное безмолвие. Вакуум.

Семён поднял голову и огляделся. Приподнявшись на локтях, взглянул сверху на сжавшуюся под ним Люду, смотрящую на него расширенными от испуга глазами. Он подмигнул ей и поднялся: испуг, это хорошо, он быстро проходит. Гораздо хуже – страх: тот, если взялся за тебя – не отпускает долго, вплоть до паники.

Прислушавшись к окружающей тишине, он помог подняться девушке, обтряхивая её со всех сторон.

Во рту пересохло, страшно хотелось пить, да ещё и это непонятное давление в окружающем пространстве: в висках стучало, словно по голове били десятки молотков. Глаза слезились от пыли и сухой глины, которая попала в рот, уши и забилась комками в одежду. Люда надрывно прокашливалась и осматривалась кругом, успев глазами поблагодарить своего спасителя. Оба одновременно посмотрели на небо и непонимающим взглядом уставились друг на друга. Чёрт знает, что такое… Луна как луна. Будто и не было минуту назад этого страшного кровавого шара, пульсирующего в половину неба. Безмятежная, ласковая, она светила сейчас своим тихим светом: именно такую луну любят влюблённые, сидя где-нибудь в парке на лавочке под её манящем притяжении; как раз под такую луну у поэтов рождаются лирические стихи, которые они посвящают возлюбленным. Естественный спутник Земли парил в небе, как ни в чём не бывало.

Надо будет записать в дневник, рассудил Семён: Восьмой день – вошли в Зону отчуждения.

До этого у них пропали собаки одна за другой, но проводники предположили, что собаки ночью отправились назад в охотничью заимку, каким-то своим внутренним чутьём не желая далее продвигаться вглубь аномальной зоны. Кто их знает этих животных: может у них сработал природный рефлекс или степень собственной безопасности, в отличие от них, от людей. Получается, собаки умнее нас, констатировал Семён, ища глазами Василия Михайловича. Люда уже оправилась от испуга и звала профессора, перемещаясь по лужайке с опаской свернуть себе ногу. Вокруг, в радиусе километра валялись тут и там поваленные деревца, вырванные с корнями связки кустарников, коряги, ветви, куски глины, и везде, где только останавливался взгляд - камни, извилистые потоки оползней и обрывов, осевших в рыжую, бурлящую воду. Тут же обнаружилась ещё одна деталь, довольно неприятная глазу. Кругом, насколько позволял обзор, валялись трупы всевозможных животных – мелких и величиной с собаку: грызунов, хищников, травоядных. Затопленных, утонувших в коричневых потоках оползней, разорванных смерчем, раздавленных и размозжённых о деревья, перебитых и засыпанных камнями, без голов, без конечностей, с вывернутыми внутренностями, с остекленевшими глазами и вздутыми брюхами – они были повсюду. Будто невидимая коса смерти прошлась над долиной, губя всё без разбора и опустошая окрестность. Кроты, выдры, луговые собачки, горностаи, куницы, даже росомахи и застрявшая в ветвях дерева байкальская рысь, куда её швырнуло смерчем и размозжило голову о толстый ствол дерева. Смерть была повальной. Семён с Людой поспешили назад к лагерю. Приходилось переступать, переползать, пробираться сквозь наваленный бурелом и утихающие оползни – везде пузырилось, булькало, лопалось и трещало – это были единственные звуки, которые после тишины навалились на них все сразу.

…А на горизонте соединения долины с тёмным небосводом уже разгоралась утренняя заря.

********

- Это нас Байкал так встречает, - хмуро заметил Губа, но его никто не слушал, занимаясь сбором упакованных пластиковых контейнеров с крупой, сахаром, сушёным картофелем, луком, приправами. Хорошо хоть консервы сохранились. На радость профессора, сохранилась и банка кофе.

Все, за исключением, пожалуй, только Губы, были готовы выйти на поиски Саши –