не отказался бы заглушить самогоном зубную боль, но в Дикие Земли надлежало идти с трезвой головой.

— Куда направишься?

— Вернусь на север. Ветра холодают. Пора искать зимовье.

— Не ходи далеко, — изрек Трун. — Спросись в Медовом Городке.

Два брата были добряками каких поискать в Диких Землях. Знали бы жители свободных общин и Яковитских княжеств кого нарекали псоглавцами, сами бы перестали зваться людьми. Филипп с Труном не гневались на Медовый Городок, несмотря на то, что возле пасек погиб их брат.

* * *

Вечерний холод норовил прошмыгнуть под кожаный кейп охотника как настырная любовница. Бродяга вышел из полуземлянки сапожника Валена Пятки и втянул влажный воздух вместе с вездесущим запахом копоти. Ремесленник зажег смоляную свечу за порогом и от неё странник закурил трубку. Дым обжог язык и горло, защипал глаза. Табак, прихваченный с фермы чудака, спавшего с собственной бабкой, иссякал. Охотник опустил глаза на новые ботинки. Не чета старым солдатским, но в Диких Землях такие же никто бы не сшил. За хорошую работу он отдал сапожнику увеличительное стекло. На севере затребовали бы больше, потому что там реликвий Старого Мира водилось в достатке.

Жители Новой Зари стекались к глинобитному храму Света. На пороге задания с вечерними наставлениями выступал Калеб, чью искаженную оспой физиономию засвечивало с полсотни свечей, производя мистическое впечатление на соплеменников. Они с жадностью внимали его речам об ужасах ночи и единении перед светом. После многословного вступления староста назначал ночных сторожей, раздавал поручения на следующий день, отправляя народ собирать хворост, проверять силки и добывать смолу для свечей. Наседающие ночные кошмары сплотили общину. «Они же сломали Риту, когда она была ребенком», — думалось охотнику — «Утащили должно быть её родителей во тьму у неё на глазах. Такое не забывается».

Он почувствовал на себе цепкий взгляд и не прогадал, предположив, что на сей раз это была не куда-то затерявшаяся Элина, а Рита. Её огненные как алый лес волосы узнавались даже за мутью слюдяных окон. Она показалась на крыльце срубного дома — единственного такого в Новой Заре, и владел им Калеб. В нем он прятал девушку от серых глаз охотника. Бродяга сделал шаг, она — тоже. Он посмотрел на храм Света, у которого гудели крестьяне, не видевшие ничего, кроме озаренного светом Калеба, а тот терялся за стеной спин.

Чужак в несколько шагов пересек узкую улочку и шагнул на ступени крыльца. Рита ждала неподвижно. Малахитовый взор таил бездонное молчание. Мужчине показалось, что её веснушчатого лица никогда не посещают эмоции. У таких, как она, гораздо позже образуются морщины, которые чертят на лице карту нашей души. Её душу отнял кошмар лесного края.

— Ты хочешь что-то сказать мне? — спросил охотник.

Он ощутил вкус глупости своей затеи. О чем говорить с немой? Рассыпались наивные надежды на то, что он единственный, кому Рита раскроется. «Она полоумная, — подумалось ему. — Таращится поди на каждого чужака, а в голове варится суп из бессвязных мыслей, как у этих, что живут в лесу, молятся колесу. А может, нет…». Он всматривался в зелень её глаз, в чьих глубинах рождался образ лесного пейзажа, а озарявший их розовый закат придавал воображаемой картинке схожесть с алеющим по осени Лесом-Чудес. Она так ничего и не сказала, даже губами не пошевельнула. Охотник чувствовал, что её зеленые глаза способны сказать больше, чем слова, но никак не мог понять её языка. Чужак не заметил, как пустился в грезы. Подобно занесенным в яму листьям, голову засыпали смелые мечты о том, как они сбегут от ночных кошмаров, будут молчаливо скитаться по Диким Землям в поисках укромного уголка. Ему под силу прокормить их обоих даже без потерянного вместе с осликом инвентаря. Да и с ней в обнимку засыпать в студёные ночи будет гораздо приятнее.

«Что, если она читает мысли, как вещуны Китежа, о которых шепчутся в княжествах?» — задумался он. Истомная зубная боль развеяла грезы.

Охотник извлек из котомки заржавевший кружок. Щелчок открывшейся крышки заставил девушку вздрогнуть, чему мужчина улыбнулся, не являя кривых зубов. Под потрескавшимся стеклом ещё различались две замершие стрелки. Они тянулись к загадочно перекрещенным палочкам, начертанных по окружности мутного диска. Но внимание перехватывало маленькое изображение на внутренней стороне крышки. Время вытянуло краски, но пощадило ясность. Начертанная не рукой, а словно застыв в отражении зеркала, на картинке виднелась девочка с бантом в волосах. Рита пытливо взглянула на путешественника — первое оживление, которое ему удалось в ней вызвать. Он покачал головой.

— Я её не знаю, да и её давно уже нет в живых. Это… карманные часы из Старого Мира. Тогда люди умели сохранять образы какими их видят наши глаза, и точно следить за временем.

Рита аккуратно потянулась к часам. Мужчина дождался, когда её тонкие пальцы прикоснутся к нему и только тогда передал вещицу.

— Оставь себе.

Он не жалел, что за так расстался с драгоценной реликвией. Тоска одолевала только от того, что он не мог сохранить ощущения теплого прикосновения Риты и получить взамен её изображение.

— Калеб! — разбил тишину крик Элины, таившейся неподалеку. — Калеб, гляди!

Охотник ухватился за рукоять под подолом кейпа, но также быстро убрал с неё руку. Оставалось только наблюдать, как к нему приближается толпа во главе со старостой. Обезображенное лицо Калеба от злости подурнело пуще прежнего. Рита дрожащими руками запрятала часы в складках балахона. Глаза на её побледневшем лице напоминали оброненные в снег изумруды.

— Открыть ворота! — скомандовал Калеб. — Чужак уходит. Сейчас же.

Филипп и Трун отделились от толпы. Они не смотрели на бродягу, и он их за это не винил. Но в приближающуюся ночь заходить не хотел. Уж лучше спать подле псины или под огородным пугалом, но в окружении рва и светящегося палисада, нежели остаться одному в темноте.

— Я ничего не сделал, — сказал охотник, не в силах сдвинуться с места.

— Он касался её, Калеб, — громко зашептала Элина. — Дал ей какую-то штуку.

В надвигающейся темноте глаза старосты почернели, а отражавшийся в зрачках огонек свечей походил на танцующего золотистого чертика.

— Это… это всего лишь подарок…

Бродяга понимал, что для ревнивца это не послужит оправданием, но продолжал цепляться за возможность остаться.

— Подарок останется, а тебе я советую не терять времени — скоро придут кошмары, — вкрадчиво сказал Калеб. — Если будешь спорить, то я сделаю что похуже энтих.

Охотник услышал участившееся дыхание. Оглянувшись, он увидел живую эмоцию на лице Риты. Страх. Речи Калеба ужаснули её больше, чем бродягу. И он бросился к раскрытым