– Нехорошо мне что-то, Киска. Пойду прилягу.

Через полчаса стало знобить. Заболело сильнее.

– Слав, ты бледный какой! – Лариса присела на кровать, внимательно вглядываясь в лицо. – И на лбу испарина. Простыл, что ли? Давай температуру померяем.

Померили. Тридцать восемь.

– Чего, может, болит у тебя где?

– Живот.

– Что – живот?

– Да не знаю. Не то болит, не то крутит.

– А где болит?

– Вроде справа. А вроде и везде.

– Слав, давай я скорую вызову.

– Не, не надо. Так пройдет.

Знаю я эти скорые. Приедут, в ботинках своих грязных. Наследят, весь пол затопают сапожищами – отмывай потом. Да еще и в больницу увезут.

Больницы Слава не любил. В детстве навалялся, когда сначала определили гастрит, а потом, буквально через полгода, ювенальную язву желудка. Половину четвертого класса в больнице проторчал. Гулять нельзя, есть нормально не давали, да и порядки были жесткие. В гастроэнтерологии, где приютили Славу, лежали два мордатых дебила, лет уже шестнадцати, а то и семнадцати. Злобные, постоянно стрясали с ребят мелочь на сигареты, хамили и дрались.

Однажды в столовой кто-то разлил борщ по столу. Один из дебилов повернулся к Славе:

– Мелкий, алё! Пойди тряпку возьми, вытри, нах!

Слава сделал вид, что не расслышал.

– Я тебе сказал, сопля-дохля! Встал, пошел, тряпку принес, вытер!

– Не пойду. Сам вытирай! – Слава весь сжался внутри, стиснул кулаки и зубы.

– А что? И вытру!

Дебил медленно поднялся, вразвалочку дошел до Славы, не спеша зажал его шею у себя подмышкой, вытянул тщедушное тельце Славы со стула и потащил волоком к грязному соседнему столу, где жирным пятном на полстолешницы застыл разлитый борщ, уже осваиваемый пищеблоковскими мухами.

– И вытру! – За воротник пижамной куртки и пояс пижамных штанов поднял Славу в воздух над столом и с размаху опустил животом прямо в жирную красную лужу. Повозил немного. Потом скинул со стола. Слава не устоял на ногах, шлепнулся на пол.

– Вытер?! – заржал второй дебил.

– Ага! – довольно загоготал герой. – Чистота – залог здоровья!

За воспоминаниями Слава и не заметил, как заснул. Проснулся со сверлящей болью в животе от незнакомых голосов в прихожей. Вот Лариса, вызвала-таки! Ну, и кто тебя просил?!

– Куда?

– Вот сюда, направо.

– Мы руки сначала помоем, чистое полотенце дайте.

Одутловатая, предпенсионная, похожая на сову очкастая докторица долго мяла Славин живот, по ходу дела прислушиваясь к его кряхтению. Наконец закончила.

– Рот откройте. Язык покажите. Рвота была? Сколько часов назад? Сколько раз? Стул какой?

Потыкала в грудь и спину фонендоскопом. Сказала медбрату:

– Оформляй.

– Чего оформляй? – не понял Слава.

– Госпитализацию.

– Зачем?

– Затем, что у вас острый живот.

– Мне на работу.

– От работы кони дохнут. Особенно с острым животом. Перитонит хотите?

Перитонита Слава не хотел. В скоропомощном «рафике» матюгальник был подключен на громкую.

– Диспетчер, это семнадцатая.

– Слушаю.

– Место дайте в общей хирургии. Острый живот, аппендицит под вопросом, нужно исключить холецистопанкреатит.

– Минуту.

Некоторое время радиоэфир хрипел, гудел, чавкал, хрустел и завывал помехами. Рафик, воняющий внутри бензином и просачивающимся снаружи выхлопом, подпрыгивал на ухабах. От каждого сотрясения у Славы, уложенного на застеленные старой клеенкой жесткие холодные носилки, неприятно отстреливало коликами в животе.

– Семнадцатая, тут еще? Везите в сто пятую, на Стромынку. Наряд номер…

Ладно, обойдется, думал Слава. Он был везучим и знал об этом. В пять лет выучился кататься на двухколесном. Когда сняли ролики, немного поколесил по двору, дождался, пока мать отвернется, и поехал на улицу – на дороге было широко и интересно. Рычащий мусоровоз несся наперерез Славе и вовсе не думал замедляться. Не потому, что хотел крови, а потому, что в упор его не видел из-за куста на выезде из двора. Вместо того чтобы тормозить, Слава повернул руль до упора и с размаху уронил велик на асфальт. Мусоровоз пронесся мимо, светя не фарами, а глазами ошалевшего от ужаса водителя, которые были размером с плошки. Глядя вслед удаляющейся машине, Слава с ободранными коленями машинально поднялся на ноги, так и не поняв, что же произошло. В другой раз, несколько лет спустя, тоже на велосипеде, только уже на взрослом, не вписался в поворот и полетел животом прямо на торчащий из земли арматурный штырь. Штырь проткнул бок куртки, не оставив на коже даже царапины.

В приемном отделении его переложили на каталку и оставили ненадолго в покое – разбирались с двумя полуживыми после автомобильной аварии. Наконец, очередь дошла и до Славы.

Молодой симпатичный бородатый доктор Славе, безусловно, понравился. В нем были какая-то спокойная уверенность, непоколебимость и искреннее дружелюбие.

– Как самочувствие?

Описать свое самочувствие Слава затруднился. Не потому, что не хватало словарного запаса – с этим как раз было все нормально, – а потому, что на конкретные вопросы следовало отвечать так же конкретно. Это инженер-радиофизик Слава знал наверняка. Он вообще не любил трепаться. Слова, слова – и что? Одна формула скажет о смысле любого явления в сто крат больше, чем тысяча слов. Трепачей Слава не любил. Потому что рано с ними столкнулся.

Славин учитель физики в старших классах был трепачом. То ли школьницам с округлыми коленками под вызывающими мини стремился понравиться, то ли что другое – но Славе он вначале стал неинтересен, а потом и попросту противен. Поэтому Слава избрал в отношении своего учителя-недоделка жесткую стратегию. Он тыкал полуграмотного хлыща, нормально не знавшего даже школьной программы, рассчитанной на умственно отсталых, носом в его ошибки – при каждой удобной возможности. Сначала учитель отшучивался. Потом стал ставить Славе двойки и тройки. На этом и погорел.

Слава собрал все письменные работы, оцененные гением педагогики на «два» и «три», и отправился в районо. Там нашел главного методиста по физике, вывалил перед ним тетради на стол. Методист посмотрел-почитал и схватился за голову. Последствий разговора методиста со Славой было два. Бездарного учителя сначала перевели на должность организатора внеклассной работы, а потом и вовсе уволили – но это не главное. Главное же заключалось в том, что теперь Славу выставляли от школы на все районные и городские олимпиады по физике и до кучи по математике, где он неизменно занимал первые и лишь изредка вторые места.