— Это не мой чемодан… — медленно произносит маска. — В нем нет моей рубашки… Ты же сказал, что я ее должен купить? Вот я и купил. Она там… — Журналист замедленно, словно робот автосборочного конвейера, приподнял руку, указав на дверь «смотровой ямы», где синхронно со стуком выскользнувшего из рук Сергеева чемодана втыкали в стену бывшего комсомольского вождя.

— Может, присядем? — предложил Галкин, подхватив за ручку упавший кофр. Теперь он узнал, сколько весят сорок пять миллионов долларов по стартовым, оптовым ценам — в пересчете на алмазы. Пустяки…

— Серега! Слетай за представителями этого стеклянного фонда. Пусть поприсутствуют при вскрытии, и вызовите врача — мне кажется, наш приятель не выдержал напряжения последних дней! — Галкин подвел Сергеева к свободной банкетке и насильно усадил на нее, прислонив журналиста к стене. Ну кто знал, что так получится?

Размышлявший где-то в одиночестве Скворцов присел рядом с Сергеевым, отупело пялясь в пространство транзитной зоны. Сейчас они стали в чем-то схожи: словно единоутробные братья мамаши-шизофренички. Еще не хватало, чтоб и у прокуратуры шарик за ролик заскочил…

— Игорь, ты как?

— Все нормально, порядок…

— Тогда вскрываем! — Галкину тоже передалось напряжение, и он принялся бестолково лапать чемодан руками: — Черт бы подрал эти кодовые замки! Да и сам этот кофр! Его что, зубилом колоть? — Со слабой надеждой он обернулся к местным ребятам — те были увлечены попеременным потряхиванием Фомичева. Взболтали его уже основательно — еще чуть, и пузыри пойдут. Трясут, приговаривая:

— Эй ты, зеленый! Какой код замков?

— Щас он вам скажет, ждите! — Один из эфэсковцев, возможно из техотдела, расстегнул барсетку и достал из нее несколько инструментов, напоминающих медицинские. — Щас мы его, родимого…

И действительно вскрыл, за каких-то десять секунд. Под крышкой, в вакуумных упаковках, — товар, пакет с документами на вывоз и с паспортами на камни. А рядом — до блеска выношенный «Коровин» калибра 6,35. Тоже в полиэтиленовом пакете с замочком.

Галкин, опередив всех, запустил руки в бумаги — очень уж хотелось выяснить, кто отвечал за перемещение ценностей через границу. То, что он прочел, нисколько его не поразило — все бумаги выписаны на Маркову Дарью Борисовну, хотя теперь этот факт уже не мог повлиять ни на судьбу Розанова, ни на дальнейшую карьеру журналиста. Вот она — цена незначительной ошибки в расчетах!

Фотограф крутился возле кофра, делая один снимок за другим, — камни решено было не распаковывать. Кто-то из парней уже сбегал наверх и отснял копии паспортов. Так и внесли в протокол. А Грибман тем временем уже погонял господина в коже вместе с его московским гарантом — нужно получить с них расписку. Да и парням из ФСК она необходима. Вот только кривились они слегка, пока их московский коллега распространялся о своих полномочиях.

Народ столпился вокруг чемодана, а Сергеев ни с того ни с сего вдруг принялся надрывно так подвывать, выкручивая под этот аккомпанемент пальцы на правой руке. Но как только упавшие с носа очки вернулись на прежнее место, вопли прекратились и клиент затих. К нему уже спешила бригада из местного дурдома с парой серьезно настроенных санитаров. Мишу-журналиста ловко спеленали, вкатили какой-то гадости в бедро, и его расплывшаяся в идиотской улыбке рожа отразила наступившие в мятущейся душе равновесие и благодать.

— Ну что, прокуратура? Сам в Москву повезешь или будешь с медиками договариваться?

Игорь Скворцов все еще блуждал где-то внутри себя: так и напрашивался на укольчик. Он повел глазами в сторону однокашника, перевел взгляд на Галкина и, не оборачиваясь, загундосил стоящему за его спиной господину в коже:

— Вас прошу прибыть ко мне завтра, в горпрокуратуру. Для дачи объяснений. К двенадцати часам. Кабинет триста два. Вот вам мой служебный номер… И не вздумайте шутить! Доставим, если понадобится, и сами!

— Непременно буду, гражданин следователь! Кто же в нашей стране шутит с прокуратурой…

— А ты, Галкин, сука! — негромко, в том же ключе, продолжил Игорь. — И адвокат из тебя говенный, и из ментуры тебя поперли правильно… Майор! Но жизнь твоя на этом не заканчивается — аукнется еще, попомнишь меня…

Это замечание кое-кому понравилось, но Володя решил в долгу не оставаться:

— А ты, Игорек, щенок и бездарь! Правильно про тебя твой поднадзорный сказал: «Даром ты хлеб жуешь. Белый!» Или работаешь там… — Галкин кивнул в сторону, где предположительно находилась прокуратура, — или выпускаешь своих дружбанов с кичи из каких-то своих соображений… А что до говенности предоставленных мной адвокатских услуг… Не я — ты был совершенно уверен в невинности своего сбрендившего приятеля. И еще! Не забудь, он был выпущен под залог не за твои скромные сбережения и не я внушил ему, что надо непременно валить за кордон со всем этим добром! А что до моего подзащитного — так он в защите более не нуждается. Теперь ваш брат на него может повесить убийство и Розанова, и Снеткова. И покушение на контрабанду — теперь его фиг вылечишь. А если чудо и произойдет, то очень не скоро!

— И Розанова, и Снеткова?..

— А что, тебя что-то смущает? А на черта твоему приятелю было таскать этот пистоль? Для того чтобы сесть надолго, то есть «форева»? Я и твоему хромому прокурору, и тебе, придурок, говорю: мой клиент, если не брать во внимание его нынешнее состояние, не дурак по определению! Не в пример вам. И ситуацию тогда, в Архангельском, он просчитал на все сто. Может, окажись я на его месте, то поступил бы несколько иначе. Но направление мысли было бы то же.

— Значит, ты настаиваешь на непричастности Михаила к тем двум убийствам?

— К убийствам! Подумай сам: если бы не камни, оставшиеся здесь, в России, едва ли у тебя появилась бы пара верных подозреваемых. А вот разговори ты своего дружка тогда, в Бутырках, — возможно, и не было бы никакого сдвига по фазе. Не было бы и этого козла Фомичева, и всего остального идиотизма… Но я не служу в вашем управлении, и это не мои проблемы. И я не прикрываюсь служебным удостоверением… — Володя отвернулся от Скворцова, хлопнул по плечу спокойного, как весь военный флот, журналиста и вывернул из заднего кармана брюк переговорное устройство. — Алло! На связи…

— Смольный. Вам кого?

— Давай, Юра, подгоняй к нам свою тачанку…

— Шесть секунд.

Галкин поискал Грибмана — тот со старшим группы обосновался у стойки бара, собираясь выпить на брудершафт. Скоренько скорешился… Если Серегу не оторвать от этого занятия вовремя, то его Нинон припрется в контору и замочит всех присутствующих в исключительно воспитательных целях.

— Грибман! Ты едешь?

— Ой?! Вова?! Давай дернем! На дорожку?

— Еще надергаемся — восемь часов пути…

Говорят, где-то в Челябинской области есть город Троицк. Именно через него протекает река Уй. Местное население давно исправило исторически несправедливую грамматическую ошибку — чьей-то прилежной рукой в табличку на мосту через эту реку вписана недостающая буква. А здесь, под Петербургом, подобных гадких названий и не сыщешь: Челябинск, Уй, Магнитогорск… Есть село Любань, городок Тосно, а меж ними предостаточно деревенек и селений, прижавшихся к московскому тракту вперемежку с тополями, редкими березами и фанерными часовенками. Путешествие из Петербурга в Москву приятно и необременительно. Особенно в воскресный день, зимой, когда на дороге не болтается от канавы до канавы шалый частник, когда в автомобиле тепло и есть кого посадить за руль. Пусть дорога пассажиру кажется длинной, но близкие опушки невзрачных лесов, удобренных снегом, промерзшие стекла слепеньких домиков, таращащиеся из облетевшего палисада, — вся эта картина располагает к лирическим размышлениям…