— А… — Фельдман отвернулась.

— Я летом в свою квартиру перебираюсь, — сообщил кинолог. — Уже все выплатил, осталось только небольшой ремонт сделать. Чисто косметический.

— Мы тоже думали — косметический, — сказал Кашин. — А ремонт на полгода растянулся. Там же все на соплях, все сикось-накось…

Пока они беседовали, Деев вышел в холл — не столько проконтролировать Величко, сколько чтобы еще раз посмотреть на убитого.

— Он и есть Тамонников, — сказал следователь.

— М-м? Как установил личность?

— Очень просто, товарищ майор. Залез в карман, а там карта банковская. Я позвонил, соврал, что карту на улице нашел, хочу вернуть владельцу.

— Фамилию в протокол занес? — спросил Деев, присев на корточки рядом с телом.

— А как же! — просиял Величко.

— Поторопился, Коля. Как бы переписывать не пришлось.

— Это еще почему?

— Может, он карточку у кого-то из приятелей спер, — предположил Деев задумчиво. — Или убийца ему подсунул, чтобы нас с толку сбить. Я же говорил: факты, факты и только факты. Никакой отсебятины, никаких домыслов.

Величко с ненавистью посмотрел на парня у своих ног.

— Устроили тут, понимаешь… Им тут что, Чикаго?

Деев на это никак не отреагировал. Он изучал выражение лица покойника, перекошенный рот, стиснутые кулаки. Одежда была модная и явно не на вещевом рынке купленная: новенькая толстовка, яркие брючки, дорогие кроссовки.

Цокнув языком, Деев вернулся в комнату, чтобы осмотреть остальные трупы. Тот, что с расстегнутой ширинкой, был одет с вызовом, заключавшимся в драных штанинах и пиратском черепе на свитере. Лет 20–25, точнее по мертвому лицу не определить. Половой орган без признаков обрезания и выпущенного семени. «Член без особых примет, среднего сложения», — пошутил про себя Деев, мимолетно улыбнулся и встал над парнем с выбитым глазом и вышибленными мозгами. Похоже, он был самым младшим в этой компании.

— Итак, вот что мы имеем, — заговорил Деев по привычке озвучивать свои умозаключения, дабы проверить, как воспринимают их окружающие. — Хозяин дома, предположительно Александр Тамонников, привез в загородный дом родителей веселую компанию. Сколько их было, охранники не видели, потому что окна автомобиля тонированные, а дело было ночью. С большой степенью вероятности можно предположить, что было их четверо.

— Трое парней и одна девушка, — вставила Фельдман. — На столе почти полная бутылка виски и открытое шампанское. Винный бокал один. Со следами помады.

— Именно, — согласился Деев. — Они немного выпили, покурили…

— Анашу, — уточнил кинолог, успевший обнюхать пепельницу с папиросными окурками.

— Теплая была компашка, — сказала Фельдман.

— Они все были уже навеселе, — продолжал Деев. — Охранник, пропустивший их, заметил, что машина подозрительно вильнула, когда набрала скорость за шлагбаумом. Кроме того в доме было выпито слишком мало, чтобы дело дошло до трагедии. Девушка сидела здесь, — он показал на диван. — По неизвестной причине при ней имелось оружие. Когда один из парней расстегнул джинсы и хотел вступить с ней в половую связь, она открыла огонь.

— Не удивлюсь, если выяснится, что он предложил ей сделать ему… Ну, вы знаете это модное словечко. Только пакость остается пакостью, как ее ни назови.

Эксперт Фельдман состроила мину, означавшую, что уж она-то никогда бы не позволила себе ничего подобного. Правда, шевельнувшаяся бровь намекала на некоторые вольности, допустимые в отношениях с очень близким, очень дорогим мужчиной, однако распознать сигнал смог бы только чрезвычайно наблюдательный человек, каковым кинолог не являлся. К тому же его внимание было поглощено рассказом Деева, изобилующим весьма яркими и правдоподобными подробностями. Заслушался даже Величко, закончивший работу в холле. Правда, он не удержался от искушения поддеть начальника, припомнив ему эпизод с банковской картой:

— То, что здесь была девушка, не факт, а допущение, — произнес он с умным видом, как бы в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.

Деев реплику мимо ушей не пропустил, отреагировал моментально.

— Я оперирую фактами, лейтенант, — сухо сказал он. — Вот, — он снял со спинки дивана длинную волосинку. — И вот, — находки были протянуты Фельдман, уже приготовившей для них отдельный пакетик. — И вот, — Деев заглянул в пепельницу. — Мы имеем следы помады на одном из окурков, а покойники, как можно убедиться, женской косметикой не пользовались.

Пристыженный Величко присел в сторонке и продолжил составление акта осмотра места происшествия. Эксперт Фельдман вооружилась пинцетом и принялась собирать окурки. Кинолог и его пес заняли такую позицию, чтобы беспрепятственно разглядывать ее сзади. Кашин и Деев расхаживали по комнате, заглядывая в книги, шкафы и за картины на стенах.

Только покойники ничего не делали. Все, что им осталось на этом свете, так это гнить и разлагаться.

Пампурин раздраженно отставил чашку и, хмурясь, уставился на дочь.

— Опять не пойдешь? У тебя два зачета с прошлой сессии не сданы. Не пора ли за ум взяться? Одни гульки на уме. По-твоему, мы твое обучение оплачиваем, чтобы ты могла по ночам шляться неизвестно где?

— Валера! — укоризненно воскликнула жена. — Девочка больна.

— Не вмешивайся, Маша! Вечно ты за нее заступаешься!

— Как же мне за нее не заступаться? Она моя дочь.

— Моя, между прочим, тоже. Но это не дает ей повода отлынивать от занятий.

— Никто не отлынивает! — Наташа вскочила из-за стола, едва не опрокинув стул. — Болею я, можешь ты понять?

— Что-то я не слышал, чтобы ты кашляла, — заметил Пампурин сердито.

Разгорячившись, он не заметил, как раздавил яйцо всмятку, и теперь желток стекал по пальцам, не улучшая и без того не слишком радужное настроение.

— Померяй температуру и вызови врача, раз больна, — крикнул он в спину дочери.

Наташа развернулась в коридоре и заглянула в кухню, чтобы выкрикнуть в ответ:

— У меня не простуда, ясно? Но мне плохо, можешь ты это понять?

— Что это с ней? — удивился Пампурин, когда они с женой остались одни.

Почти все пространство оконной рамы занимало серое мартовское небо с росчерками голых веток. Снег то таял, то опять валил крупными хлопьями. Уже не зима, но еще и не весна, а хотелось определенности.

— Вы, мужчины, иногда такими глупыми бываете, — покачала головой Мария. — Неужели тебе все растолковывать надо?

— А-а-а, — протянул Пампурин. — Вот оно что.

У него было простое и правильное лицо: с глубокими морщинами на щеках, прямым ртом и красивыми ореховыми глазами. Подбородок мощный, пожалуй, даже излишне мощный, раздвоенный. Порядком отросшие волосы гладко зачесаны назад, от чего на лбу из них образовался треугольник. Голос хриплый, как у заядлого курильщика.