–И в чём прикол? Почему ты должен носить одежду такой, уж прости, дружище, странной расцветки? Или это сейчас так модно, и я просто слегка отстал от жизни?

–Эдуард, ещё слово, и я вызову тебя на дуэль, и плевать, что ты император,– Дин предупреждающе прищурил глаза,– давай лучше думать, что делать. Я, знаешь ли, морально не готов всю оставшуюся жизнь изображать из себя цветущую клумбу. И что-то подсказывает мне, что это ещё далеко не все сюрпризы.

Не успел он договорить, как дверь тихонечко приоткрылась, и в спальню быстрой тенью скользнул Антонио, мой камердинер, уроженец южных провинций, славящихся своими виноградниками, бывший военный, человек, заменивший мне вечно занятого государственными делами отца, и по сути дела вырастивший меня. Выйдя в отставку, он сам захотел остаться при мне и последние годы занимал должность не то камердинера, не то дворецкого, не то телохранителя, не то доброго, но строгого дядюшки. От Тони у меня, да и у Дина, которого отставной вояка тоже знал практически с пелёнок, секретов не было. Мы оба любили старика и прощали ему и язвительность, и абсолютное отсутствие почтения к императорскому титулу.

–Антонио, доброе утро,– я кивнул поклонившемуся камердинеру,– вели подавать завтрак в кабинет, мы с Дином перекусим по-быстрому. Много там народу жаждет моего драгоценного императорского внимания в рамках утреннего приёма?

Но Антонио не ухмыльнулся в ответ, как обычно, на моё традиционное утреннее ворчание, а на полном серьёзе принялся отчитываться:

–Ну так ясное дело, что много: такое событие! Впереди всех управляющий, само собой, этот никого не пропустит, да оно и понятно, ответственность-то за подготовку на нём лежит. И казначей там с кучей бумаг, и от купеческих гильдий представители, и начальник охраны твой чуть не с рассвета очередь занял, так что ты ешь быстрее, а то жалко их – с утра раннего стоят, дожидаются. Да ещё портные, парочка модисток, те, что посмелее да понастойчивее,– тут Тони хитро подмигнул Дину,– а хорошенькие до чего! В твоём вкусе, Фернандо!

Мы ошарашенно переглянулись. Тони всегда сокращал полное имя Дина на южный манер, причём сам Дин никогда не возражал, и у меня было впечатление, что ему даже нравится этот вариант. Но сейчас дело было совершенно в другом: во-первых, даже зная о нашем к нему отношении, Тони никогда раньше не позволял себе подобной фамильярности, а во-вторых, Дин никогда в жизни не увлекался ни модистками, ни певичками, по-честному деля своё внимание между тремя наиболее вменяемыми элизиными фрейлинами. Что вообще происходит, кто-нибудь может мне объяснить?

–Хм…Модистки, говоришь,– Дин внимательно рассматривал Тони, словно перед ним был совершенно незнакомый человек, хотя, если разобраться, то так оно и было: этот Тони был кем угодно, но не тем острым на язык, честным, справедливым, пусть и слишком суровым подчас Антонио, которого я знал почти тридцать лет.– И что, говоришь, прямо-таки в моём вкусе?

–Ну да,– Тони, разговаривая с нами, отдал распоряжения о завтраке на двоих, затем бегло осмотрел помещение, зачем-то заглянул под стол, проверил прочность изящной ажурной решётки, которой было забрано огромное панорамное окно, выходящее в дворцовый парк, сделал несколько пометок в толстом блокноте, который всегда носил с собой, и кивнул каким-то своим мыслям.– Всё как тебе нравится, Фернандо: блондиночки, фигуристые – глаз не оторвать, и хохотушки такие, прям сердце радуется!

–Убейте меня, вот прямо сейчас,– простонал Дин, который из всех разновидностей девушек не мог терпеть лишь одну: фигуристых жизнерадостных блондинок.

–Антонио, прости мне этот, наверное, странный вопрос, но почему ты говоришь, что Дину нравятся такие девушки? Он же всегда любил высоких стройных брюнеток, разве нет?– я чуть ли не умоляюще смотрел на удивлённого Тони, который осуждающе покачал головой и проворчал:

–Говорил я тебе вчера: не берите столько эльфийского, кто его знает, на каких мухоморах остроухие его настаивают? Своих виноградников что ли мало? И вот – уже простых вещей не помнишь. Эдуардо, мальчик мой, стройные брюнетки всегда нравились тебе, а Фернандо предпочитает аппетитных блондинок. Да и бедняжка Оливия была именно такой, упокой Странник её душу…

–Бедняжка Оливия… – тупо повторил за ним я, с ужасом осознавая, что абсолютно не помню никакой Оливии. Судя по остекленевшему взгляду Дина, он тоже не мог вспомнить ни кто это, ни что с ней случилось. Мы переглянулись и, как всегда, без слов поняли друг друга: нам срочно нужен источник информации, просто жизненно необходим. А то вдруг я выйду в приёмную, а там – сплошь незнакомые мне индивиды, и вместо великолепного барона Тайлинга, честнейшего человека, кстати, место казначея занимает какой-нибудь вор и взяточник. А на месте надёжного, как скала, графа Рангера, ещё при отце возглавившего имперскую службу безопасности, расселся какой-нибудь интриган. Я аж вздрогнул от таких захватывающих перспектив. Да, информация становится жизненно необходима.

–И очень хорошо, Фернандо, что ты снова стал одеваться, как и полагается свободному молодому лорду, а не старому вдовцу,– продолжал методично добивать нас Антонио,– это, конечно, не моё стариковское дело, но третий год тосковать по погибшей жене, даже такой юной и очаровательной,– слишком большой срок для мужчины твоего возраста.

–По чьей жене?– Дин нахмурился и непонимающе посмотрел на Тони.

–По твоей, ясное дело,– Антонио ответил ему таким же недоумевающим взглядом,– по чужой ты бы вряд ли несколько лет стал убиваться. Мы ведь тогда тебя еле выходили – совсем ты плох был, Фернандо, всё рвался на войну какую-нибудь к эльфам или к драконам, чтобы голову там сложить. Уж так ты её любил! Да и не удивительно – славная девушка была леди Оливия, и такая красавица, такая умница! Но ведь жизнь-то не кончается, мёртвым – им смерть, а живым – жизнь. Так исстари повелось, и не нам эти порядки менять. Жалко только, что убийцу так и не нашли, в глаза бы ему, душегубу, посмотреть. Ну да ладно, дело прошлое, чего ворошить-то. Вы ешьте давайте, дела ваши за вас никто не сделает.

С этими словами Антонио распахнул дверь в кабинет, где на столе уже дымились чашки с кофе для меня и с чаем для Дина, умопомрачительно пахла поджаренная ветчина, а булочки призывно красовались румяными боками. Оставшись вдвоём, мы переглянулись, и Дин медленно проговорил:

–Что…это…сейчас…было? Эдди, я ничего не понимаю…Какая Оливия, какая жена? Кто сошёл с ума: мы или Тони?

–Знаешь,– я задумчиво отпил кофе, но даже не ощутил его вкуса,– у меня есть одна версия, но, боюсь, тебе она не понравится. Мне от неё, во всяком случае, очень не по себе…

–Давай, жги,– Дин на всякий случай благоразумно поставил чашку с горячим чаем на стол, а то ведь мало ли…рука дрогнет или ещё что.

–Мне кажется,– медленно начал я, стараясь максимально конкретно сформулировать пока ещё очень невнятные соображения,– мне кажется, что после проклятья ведьмы наш мир изменился. В том смысле, что он стал как-то похож…ну…на тот мир, который бывает в этих идиотских романах. И, боюсь, что наша с тобой биография была тоже скорректирована под новые условия…Вот как-то так, пока более чётко не получается. Другого объяснения у меня нет, к сожалению…