Но меня никто и не спрашивал. Более того, отец, всегда мечтавший о сыне, по его же признанию, видимо, в глубине души так и не смирился с тем, что у него родилась дочь. Итогом этих переживаний, а также второй его женитьбы стало то, что в скором времени меня отправили в закрытое учебное заведение, именуемое Ворошиловкой, где готовили бойцов экстра-класса. Опять же, моего мнения никто не спросил. Отцу было удобнее думать, что делает он это ради моего же блага. Мы, люди, все так уж устроены, что под любой свой не очень-то красивый поступок пытаемся подвести какую-нибудь благородную мотивацию. По сути же, это просто клевая отмазка…

И до сих пор я не могу ни оправдать отца, ни простить его до конца, даже несмотря на то, что именно благодаря ему я окончила Ворошиловку и получила профессию, ставшую в итоге любимой. С отцом мы с тех пор виделись крайне редко и никогда – по моей инициативе. Я не интересовалась подробностями его жизни, не звонила ему, не писала и, можно сказать, вычеркнула его из своей биографии. Отец-таки добился своего: годы жизни и учебы в Ворошиловке лишили меня какой бы то ни было сентиментальности и душевной мягкости. Я стала жесткой и циничной – в меру, разумеется. Однако эти качества, по моему убеждению, не помешали мне сохранить такие черты характера, как любовь к справедливости, порядочность и доброту. А также они не лишили меня способности любить.

И все это наглядно доказывают мои отношения с тетей Милой. К тетушке в Тарасов я переехала в надежде как-то устроиться в мирной жизни, после того как в течение нескольких лет мне приходилось выполнять задания спецслужб в различных точках земного шара. Я шутила про себя, что это – своего рода отработка, как для выпускников советских вузов – работа по распределению. Когда же эта «отработка» осталась позади – к моему, кстати сказать, душевному облегчению, – я решила, что пора мне где-нибудь и осесть.

Тетя Мила, полностью оправдывая свое имя, была милейшим созданием, при этом очень одиноким, так что приняла она меня с восторгом. И по сей день ни она, ни я не пожалели о том, что зажили вместе. Я не стану утверждать, что тетя Мила заменила мне мать – как я уже говорила, я не очень-то склонна к сентиментальности и высоким словам. Но ближе и роднее человека у меня, пожалуй, нет. Подозреваю, что у тети тоже. Во всяком случае, ее трогательную заботу я ощущаю постоянно, начиная от вкуснейших обедов и заканчивая интересом к тому, надела ли я теплые носки. И я стараюсь отвечать тете тем же, то есть проявлять к ней внимание так, как умею. С кулинарией у меня как-то не сложилось, но вот поздравить тетю даже с самым пустяковым праздником и купить для нее хороший подарок – это святое.

Подарок… Я основательно призадумалась. А когда я в последний раз дарила что-нибудь своей тете? И что ей можно подарить такого, чему бы она точно обрадовалась? Ответ как-то не приходил мне в голову. А тетя, вон, тем временем сама себе подарки покупает – крест золотой приобрела. Или платиновый? Что она там говорила-то?

Впрочем, сейчас это неважно. Все равно на скорую руку я ничего не решу, для такого дела нужен более обстоятельный подход. А мне, вообще-то, пора собираться на встречу с Шишковым, от которой меня отвлекли посторонние мысли, и завели они меня, признаться, очень далеко. Вот как получилось! Начав с мыслей о тете Миле и ее мнении обо мне, переведя их на отца и выбор своей профессии, я так же плавно к тете и вернулась. Ну никуда мне не деться от моей замечательной тетушки, которую я обязательно осчастливлю чем-нибудь приятным. Вот только работу начну и закончу.

– Поторопись, Евгения, – подогнала я себя вслух. – А то такими темпами ты ее даже не начнешь!

На сборы-то у меня ушло сорок пять секунд – ровно то время, что отводилось нам в Ворошиловке на одевание. Макияж в сырую погоду я сочла излишним, а уход за волосами ограничился тем, что я аккуратно их причесала и надела кепку. Сумку с подручными средствами телохранителя в руки – и на порог. Тетя, конечно, вышла из своей комнаты и поинтересовалась, куда я отправляюсь.

– Работа! – коротко ответила я, напяливая-таки резиновые сапоги, поскольку район автовокзала, где находился торговый комплекс «Пульсар», никогда не отличался чистотой, даже в сухую погоду, что уж тут говорить о мартовской оттепели!

– Не забудь надеть капюшон! – немедленно посоветовала тетя Мила. – И не обувай резиновые сапоги без носков! Сейчас еще холодно, а резина моментально остывает…

– Ну, остывает она все-таки на морозе, – поправила я тетю.

– Все равно! – упорствовала тетя. – Без носков они совершенно не греют!

Неведомым образом в руках у тети уже появились теплые вязаные носки из собачьей шерсти, которые я покорно и натянула на ноги. Тетя успокоилась, но все же спросила:

– А когда ты вернешься?

– Пока еще сама не знаю, – честно ответила я. – Но непременно позвоню.

Тетя только вздохнула, но не стала на этот раз высказывать свое мнение относительно выбранной мною профессии, которое всегда было однозначно неодобрительным с ее стороны.

Выйдя из подъезда и честно пытаясь не влезать в лужи по самые уши, я проследовала к гаражу и вывела из него «Фольксваген». Часы уже не переводили с зимнего времени на летнее – установили их в окончательной позиции, – последнее воскресенье марта было еще впереди, и темнело довольно рано. На часах была четверть четвертого, но из-за хмурой погоды уже смеркалось. Заведя мотор и подавив невольную зевоту, я направилась к автовокзалу.

На дороге, идущей мимо комплекса «Пульсар», разлилась широкая река. Машина моя, еще вчера отмытая до сверкающего блеска, после десятиминутного путешествия стала уныло-тусклой, вся покрылась некрасивыми разводами и потеками грязи. Я взглянула на свои ноги. Сапоги выглядели не лучше. Мыть обувь в марте приходилось после каждого выхода из дома.

Обреченно махнув рукой – все равно придется отскребать от грязи и сапоги, и машину, – я въехала в эту реку, и колеса сразу же наполовину ушли под мутную коричневую воду. Снизив скорость и стараясь на забрызгать стоявших на остановке пешеходов, я проехала к площадке, где парковались посетители торгового комплекса.

Стоянка находилась на возвышении и была тщательно заасфальтирована, так что здесь ситуация – в плане чистоты – была гораздо лучше. Однако все равно уже было поздно: моя машина выглядела так, словно ее окатил некий чрезвычайно грязный водопад. Выключив двигатель, я вышла из машины, щелкнув пультом сигнализации и проследовала ко входу в комплекс. Стеклянные двери автоматически раздвинулись при моем приближении.

В квадратном вестибюле переминались с ноги на ногу двое молодых парней. Один из них был в фирменной охранной форме комплекса, второй же – в обычной одежде, и только внимательный взгляд, которым я углядела пистолет в его кармане, подсказал мне, что и он тоже относится к службе безопасности.

Едва я вошла, как именно он сделал шаг мне навстречу и отрывисто спросил:

– Охотникова Евгения Максимовна?

– Верно, – кивнула я.

– На документы ваши можно взглянуть? – вежливо попросил охранник, и я, немного удивившись, достала из сумочки паспорт и удостоверение.