— Олеська, так нечестно!

— Ты как маленькая, ей богу. Это же может часа на дваеще затянуться, а Гриня твой спиной сидит, бегала же ты в сортир.

В результате через четверть часа мы покинули это шикарноезаведение.

— Ну, куда тебя отвезти? — спросила я довольнозлобно.

— Никуда, я пройдусь по Тверской, загляну вЕлисеевский…

— Глупости, садись, довезу до дома.

— Хочешь узнать, с какой бабой был Миклашевич? —обрадовалась Лерка.

Признаюсь, я хотела бы это узнать, но не хотелосьобнаруживать перед Леркой простое бабье любопытство.

— Да на фиг он мне сдался!

Но она все-таки хорошо меня знает.

— Ничего особенного, даже некрасивая, но оченьсовременная. Стильная.

— Похожа на борзую?

— На какую борзую?

— На афганскую. Экстерьер потрясающий, и полноеотсутствие мозгов.

— Нет, она скорее похожа на иностранку.

— А он как выглядит?

— Постарел. Но вид шикарный. Ой, Олеська, забыла теберассказать. Третьего дня иду по Ленинскому, а чуть впереди девушка идет, ипоходка у нее какая-то странная, как будто пьяная. А когда я ее обогнала,смотрю, она на ходу твою книжку читает! Мне так приятно стало…

— Мне тоже приятно… — созналась я. Я еще не привыкла.

Вечером, когда все дневные дела и разговоры, казалось бызакончены, и можно спокойно заняться собой, я сидела, наложив на веки одинкрем, на щеки и шею другой, зазвонил телефон. Трубка как всегда лежала рядом надиване. Я на ощупь нажала кнопку.

— Алло!

— Привет! — раздался голос, от которого менякинуло в дрожь.

— Алло, кто это? — притворилась я просто отрастерянности.

— Олесенька, это я… — Митя, ты?

— Я, Олеся, я! Не ожидала?

— Да нет…

— Я видел тебя сегодня в «Пушкине». Но я был не один… иты тоже, и вот решил позвонить. Ты превосходно выглядишь, должен заметить.

— Спасибо за комплимент, я тебя не видела и не могуответить тем же.

Крем с век попал в глаза, защипало, потекли слезы…

— Мить, я сейчас занята, тебе что-то нужно?

— Занята? Ногти красишь?

— По-твоему, у меня нет других занятий? — вскипелая. — Кстати, кто тебе дал мой телефон?

— Надежда Львовна!

Я нащупала коробку с салфетками и принялась яростно стиратькрем.

— Что тебе нужно?

— Может, повидаемся, а?

— Зачем это?

— Интересно снова на тебя посмотреть вблизи, и понять,как это я не разглядел в тебе писательницу.

— Ты просто смотрел недостаточно пристально. А ясовершенно не хочу с тобой встречаться! Я все разглядела и мне уже неинтересно!

И я с превеликим удовольствием швырнула трубку.

Сейчас наверняка перезвонит! Но нет. Звонка не было. Может,я погорячилась? Мне вообще-то хотелось бы встретиться с ним, проверить себя… Яведь его любила на всю катушку. Ах, как хорошо — любила в прошедшем времени.Теперь не люблю и не желаю возвращаться в это униженно-восторженное состояние,к этой идиотской зависимости от его чудовищного характера… Нет, сейчас моя жизньустроена почти идеально. Год назад я купила себе эту однокомнатную квартиру ибыла совершенно счастлива. Теперь я могу работать в любое время суток, считаясьтолько со своими желаниями. Да и маме лучше — моя жизнь не проходит у нее наглазах, я не раздражаю ее поминутно. С точки зрения мамы я занимаюсь чем-точуть ли не постыдным — пишу легкие современные романы. Мама моя литературовед,специалист по Горькому. И то, что я пишу, вызывает у нее только недоумение. Ноеще большее недоумение вызывает у нее мой успех. Вообще, из близких, во что-тоставит меня только сын. Гошка гордится матерью. И я горжусь своим умным ивеселым сынишкой. Хотя и мама и Владимир Александрович, отец моего бывшегомужа, человек прелестный, с которым я дружна, внушают Гошке, что мать его пишетсущую чепуху. Но они моих книг попросту не читают! Ну и ладно, мне и такхватает читателей.

Мама ложится спать поздно, и я решила не откладыватьразговор на завтра.

— Мама, не спишь?

— Нет, я смотрю телевизор. Гошка звонил, он оченьдоволен!

— Мне он тоже звонил. Мама, я просила тебя, не Даватьэтот телефон кому попало!

— Ты имеешь в виду Миклашевича? Он для тебя кто попало?

— Это мое личное дело.

— Ну вот, ты хамишь, значит, еще не остыла… А если бы яне дала ему твой телефон, ты сказала бы, что я сломала тебе жизнь… Ты звонишь,чтобы сделать мне выговор? Тогда спокойной ночи. Я смотрю телевизор!

Да, моя мама это тяжелый случай!

Я села за компьютер, но в голове не было ни единоймало-мальски стоящей мысли. И если моя героиня, незадачливая, но талантливаяактриса, была мне ясна, то герой терялся в тумане. И даже дело не во внешности,такой тип, как приятель Гришки Роза, вполне годится, только вот кто он будет попрофессии? Интересно, а как этого Розу звать на самом деле? Хотя, какая мнеразница. Он мне триста лет не нужен. Если судить по внешности, его могут звать…как угодно. От Ивана Ивановича до Бориса Исааковича. А я назову его ИваномБорисовичем. В этом есть что-то надежное, Иван Борисович должен крепко стоятьна ногах, быть великодушным и не лишенным чувства юмора…

Опять зазвонил телефон. Наверняка, Миклашевич. Ну, сейчасему мало не покажется.

— Алло! — рявкнула я.

— Олеська, ты спишь? — перепугалась Лерка.

— Нет, просто я думала… неважно! Я не сплю!

— Олесь, ты знаешь как зовут нашу Розочку?

— Иван Борисович?

— Почему? — крайне удивилась подруга. — Счего ты взяла?

— Тогда Борис Иванович?

— Ничего подобного. Его зовут Матвей Аполлонович!

— Аполлонович? Не слабо!

— А фамилия у него Розен, он из немецких баронов!

— Да ну, брешет, небось просто усеченный Розенфельд илиРозенблюм!

— Нет, Гришка уверяет, что он настоящий барон!

— Ну барон и барон, невелика птица!

— Ты чего такая злая?

— Неважно, просто не знаю, что мне делать с героем.Извини.

— А, муки творчества! Ладно, не буду мешать…

Барон, надо же! И, небось, гордится титулом! Вот времена-тоизменились! А впрочем, меня это не касается. Главное, Гошка доволен. Они сдедом всегда прекрасно ладят, и тот оказывает на моего сына необходимое мужскоевлияние. Кроме того Владимир Александрович прекрасно образованныйинтеллигентный человек и может многому научить Гошку, потому что моя мама…