— Нельзя.

— Буду, — сердито ответил младший.

И попробовал вырваться.

Обычная и полностью нормальная первая реакция.

— Нельзя! — повысил голос Федор.

Сильно сжал ладони Ярика — боль всегда отрезвляет. Потом отпустил, протянул брату четки. Главное — переключить внимание.

Тот насупился — и четки отшвырнул.

В Центре предупреждали: шестнадцать лет для больного аутизмом — возраст сложный. Половое созревание завершилось, тело требует, а мозг не понимает, что организму надо.

— Будешь ковырять — врежу. Конкретно, — пригрозил Федор.

И кивнул матери:

— Дай пластырь.

Ловко заклеил ранку. Снова повторил:

— Не смей больше трогать.

Однако Ярик сорвал пластырь и ковырнул царапину с такой силой, что кровь струей брызнула.

А вот это уже бунт.

— Я предупреждала, — проскрипела матушка, — время придет — он и тебя перестанет слушаться.

Применить конкретную силу — дать пощечину, прижать брата к стене и снова заклеить рану — ничего не стоило. Но Федор решил попробовать договориться. Перестал нападать и спросил участливо:

— Проблемы, бро?

— Бро… — повторил Ярик.

— С девушкой поругался? — подмигнул Федор.

Он прекрасно знал, что девушки — как и любые другие люди, кроме самого себя — брата не интересовали.

Зря он на человеческие разговоры время теряет. Сейчас Ярик бесконечно заладит, как всегда бывало с новым для него словом: «Бро, бро, бро…»

Но тот вдруг сказал:

— Оля.

— Как? — Федя от неожиданности даже отпрянул.

А Ярик снова вцепился в царапину, начал драть ее, раскачиваться, забубнил:

— Оля-ля-ля-ля-ля…

— Все. Хватит! — рявкнул Федор.

В который уже по счету раз заклеил рану. Слегка врезал брату под подбородок:

— Сдерешь пластырь — прибью. Понял?

Непедагогично, в Центре не одобряли, но действовало.

Ярик членовредительство прекратил, но про неведомую Олю твердил весь завтрак и потом, когда Федя вел его на занятия.

— Да кто она такая? Тоже в ваш Центр ходит? Или училка? — пытался выведать старший брат.

Но добился только надсадного вопля:

— Ушла от меня!

Федор усмехнулся. Надо ему задержаться в Центре. Поболтать с Ксюшей, понаблюдать. А то вечно в спешке: привел, забрал — и бежать. Может, американские и прочие мировые методики, что активно практиковали педагоги-новаторы, возымели действие? И отрешенный от мира брат вскоре окончательно превратится в нормального? Влюбится, женится, нарожает детей, научится петь им колыбельные песни? А то и в кино снимется?

— Ярославушка наш пришел! — привычно обрадовалась администратор.

Ярик всегда махал старшему рукой, но сегодня не попрощался. Сразу двинул в общий зал, полный самых разнообразных предметов. Пазлы, мягкие мячи, кубики, матрешки, яркие карточки. Федя каждый раз удивлялся, насколько увлеченно с этой белибердой возятся взрослые на вид люди.

Он проводил брата взглядом и спросил у Ксюши:

— А Оля — это кто?

Та округлила глаза:

— Вам Ярик про нее сказал?

— Угу, — кивнул Федор.

— Прямо имя назвал? Потрясающе! — восхитилась. — Это явный прогресс! Меня он все годы упорно называет тетей. — Схватилась за телефон, объяснила: — Начальнице позвоню, обрадую!

— Потом позвонишь. — Федя, на правах красавца и атлета, с девушкой был без церемоний. — Мне объясни сначала. Кто она?

— Педагог наш. С Ярославом очень плотно работала последние несколько месяцев. Они подружились, насколько это возможно.

— Я могу с ней поговорить?

— Нет, — вздохнула Ксюша. — Ольга уволилась. Еще позавчера.

— Почему?

— Непонятно, — понизила голос администратор. — Она просто заявление написала — и все, исчезла. Телефон выключен. С квартиры съехала.

— Откуда эти детали?

— Так ищем ее! Начальство в ярости! По кодексу ей хотя бы две недели надо было отработать. А по-хорошему — пока замену не найдем. Разве можно так уходить? Вон Ярик ваш потерянный какой!

Федор взглянул сквозь стеклянную стену общей залы. Младший брат забился в угол, подтянул колени к подбородку. Рядом с ним стояла милейшая девушка-преподаватель, что-то горячо вещала, но Ярик закрыл ладонями лицо и с каждым ее словом все глубже впивался ногтями в череп.

— Так чего эта ваша Оля ушла? Может, поссорилась с кем-то? — предположил Федор.

— Я бы знала, — простодушно отозвалась Ксюша. — Два дня дерганая ходила, а позавчера утром прибегает вся бледная, заявление на стол кинула, вещи похватала, вместо «до свидания» — «Только не ищите меня!» И усвистала.

— А она с одним Яриком работала или с другими тоже?

— Господи, Федя, вы совсем, что ли, с луны свалились? Это та самая Ольга Савельевна, что у них танцы вела! Балет ставила! Несколько дней назад премьера прошла, с большим успехом. Ваш Ярик главную партию исполнял. И в Главный театр они вместе потом ходили.

— Ах, да-да.

Вот, значит, кто эта Оля.

Лично Ярик ничего о своих танцевальных подвигах не рассказывал — он о себе говорил крайне редко, а тут еще, видно, стыдился, что девчачьим делом увлекся. Но Ксюша звонила, предупреждала: тогда-то репетиция, тогда-то премьера. Разумеется, Федор на нее не пошел — дурак он, что ли: балет смотреть? Только радовался, что брат задерживается — а платить за дополнительное время не нужно.

Но чего эта Ольга, правда, смылась? Может, права мать? Зажал их особый ребенок преподшу в углу, перепугал до смерти? Естество у него изрядное.

Ярик, хотя и умел принимать душ самостоятельно, постоянно разбрызгивал воду, поэтому брат частенько приходил помогать-надзирать. И все гадал, о чем думали природа или Создатель, когда наделяли блаженного столь гигантским хоботом.

Он осторожно спросил у Ксюши:

— А она не из-за Ярика ушла? Я, хоть и здоровый, себя в шестнадцать лет с трудом контролировал. А он-то недееспособный. Никаких норм и правил.

— Нет, что вы! — отмахнулась Ксюша. — Ярик Олю только как педагога воспринимал. Да и потом, у нас ведь видеонаблюдение!

«Да ладно. А парк? Он огромный, на все закоулки камер точно не напасешься».

Федор немного общался с другими горемыками-опекунами. Знал: если больной аутизмом подросток вожделеет, морали-ограничения ему не писаны. И Оля — раз учитель — тоже прекрасно понимала: в полицию на психически больного не пожалуешься. Только и остается — если допек — убегать.