– лишь блаженство одно,

Чтобы жить здесь в пустыне глубокой,

Ни животных где нет, ни людей.

Скажешь ты: Боже мой, как жестоко

Издеваться над плотью своей.

Но послушай меня, умоляю,

Расскажи, как умру, всем о том,

Как Господь милосердный прощает

Нам грехи, как зовёт нас в свой дом.

Cегодня ровно тридцать лет,

Как Богу я дала обет

Забыть о мире, развлеченьи,

Как прозвучало отреченье

От всех страстей и всех забот,

Как обещала свой живот

Отдать всецело в руки Божьи.

Теперь пустыня – моё ложе,

Мой дом и место, где смиренью

Промчались годы обученья.

Грядёт уж скоро судный час

Мой. Но – услышь рассказ,

Случайный путник, обо мне.

Давно, в восточной стороне

Росла я девою прекрасной,

И время шло моё напрасно —

В весельи, танцах и страстях.

Играла на моих устах

Неотразимая улыбка.

Своим изящным, стройным, гибким

Гордилась станом я. И песни

Я пела голосом чудесным.

Восторг – мужчинам, девам – зависть.

Но… в прошлом всё. Сегодня радость

Душе моей – молитва Богу,

Творцу, что указал дорогу

В другую жизнь и мир иной.

Побудь ещё, мой друг, со мной —

Я расскажу тебе о том,

Что сталося со мной потом.

…Итак, о чём я говорила?..

О, как же я тогда грешила!

Восторг от песен и веселья

В моей душе лишь был посеян,

И семена ещё блуда

В моей душе росли тогда.

Но как-то раз, в ночи глубокой,

Когда не спит лишь небосвод,

И месяц свой неспешный ход

Ведёт, как путник одинокий, —

В ночи таинственной той мне

Явился призрак или ангел,

Что к Богу жизнь мою направил,

Явился будто бы в огне.

Сказал мне: «Оглянись, Таора!

Доколе будешь ты грешить,

Гневить Творца, бездумно жить,

В греховном утопая море?»

И тут же, вмиг, в моих очах

Вся жизнь моя пред мной предстала,

И как же стыдно мне вдруг стало,

И на меня напал вдруг страх.

Мне страшно стало – вдруг Всевышний,

Бог-сердцеведец и Творец

Меня в небесный свой дворец

Не впустит, вдруг я стану лишней,

Грехами рассердив Его —

Владыку мира самого.

И вот мне призрак или ангел —

Не знаю точно – говорит:

«Тебя, Таора исцелит

Лишь подвиг», – и сюда направил.

Сегодня ровно тридцать лет,

Как прозвучало отреченье

От всех житейских попечений,

Как Богу я дала обет,

Что с искушениями злыми

До смерти буду воевать

И страсти плоти укрощать, —

Тому свидетелем пустыня…»

Вдруг внезапно умолк чудный голос.

Я, не зная что делать, сидел,

Теребил бороды скудный волос

И задумчиво в небо смотрел.

Просидев с полчаса, или дольше,

Я привстал, обернулся, и – вот

Предо мною предстала, кто больше

Здесь, средь грешных людей, не живёт.

В власянице из шерсти верблюжьей,

На пустынном горячем песке,

Опираясь на трость неуклюже,

С сединою на левом виске,

Предо мною стояла Таора,

Испустивши последний свой вздох.

«И в пустыни песчаное море

Её мне погребать… О мой Бог,

Помоги, дай мне разум и силы,

Вразуми, что мне делать, как быть.

Я достоин ли вырыть могилу,

И как тело святое омыть?» —

Так я думал в смятении духа,

Головою на камни поник

И, услышав вблизи краем уха

Льва безудержный яростный рык,

Не успел испугаться…

Лев, гроза и царь округи —

Не поверите, о други, —

Со слезами на глазах

Стал терзать пустыни прах.

Вырыл яму в два мгновенья,

Чтоб свершилось погребенье,

Чтоб отшельницыны кости

Не видали злые гости.

И, закрыв Таоре очи,

(Аккуратно очень-очень)

Лапой мягкою своей

Царь пустыни, царь зверей

Погребал святую Божью

В уготованном им ложе.

Столько, братья, уж лет пробежало,

Но пустынницы образ святой,

Как в таинственном дымном зерцале,

Ежедневно встаёт предо мной,

Говорит мне: «Покайся, о друже,

Позабудь о грехах и страстях,

Ты, как я, тоже Господу нужен,

Здесь Он ждёт тебя в райских садах»…

«У дерева у каждого своя краса и стать…»

У дерева у каждого своя краса и стать —

Смотри, как ласково склоняют ветви ивы,

Зовя под тень свою прохожего пристать.

О, как они чарующе красивы!

И манят нас берёз окрас и листьев шелест,

Рябин узор из красных ягод в декабре,

Акаций придорожных нежный трепет

И аромат цветов их белоснежных на заре.

И манит сосен их колючая краса,

Как будто бы привет зимы холодной,

И тóполей пуховых полоса,

И величавый дуб, могучий, благородный.

«Туман густой село окутал…»

Туман густой село окутал,

Не видно лиц, не видно хат,

Селянин (видно, стёжку спутал)

Бредёт куда-то невпопад.

И, сквозь кисель густой тумана,

Чуть виден солнца бледный диск,

Не слышно блеянья баранов,

Не слышен пташки мелкой писк.

Но вот повеял ветер южный,

Туман исчез, и всё село –

Растенья, люди, звери – дружно

От сна очнулось, ожило.

Вновь солнце землю согревает,

Щебечут пташки на ветвях,

И селянин уж не плутает –

Нашёл, родимый, он свой шлях.

Переложение псалма 138

Ты испытал меня и знаешь,

Когда сажусь, когда встаю.

Мои Ты мысли созерцаешь,

Один Ты знаешь жизнь мою.

И мысль моя ещё незрела,

Не произнёс её язык,

Или задумал кое дело —

Моей Ты жизни каждый миг,

О Боже, знаешь, без сомненья.

И невозможно мне познать

Твоё всевéденье. От зренья

Мне невозможно убежать

От Твоего: взойду на небо —

Ты там; с зарёю ли уйду

На моря край иль где б я ни был —

Везде Ты, Боже. И в аду,

И в тьме кромешной, и повсюду.

Среди вседневной суеты

Тебя я, Боже, не забуду.

Проснусь – и знаю: рядом Ты.

И испытай меня Ты снова —

На том ли я стою пути?

Сними с меня греха оковы,

На путь спасенья возврати.

«Нам было лет, наверное, по пять…»

Нам было лет, наверное, по пять —

Тогда, в дни детства нежно-озорного,

Любили мы кораблики пускать,

И обгонял в ручье один другого.

Теперь мы выросли, и всё уже не так,

Теперь не бегаем мы босиком по лужам,

Попасть боимся мы нечаянно впросак,

И тот ручей давно уж нам не нужен.

Но в снах волшебных, снах полночных мы опять

Бежим, смеясь, вприпрыжку, вдоль родного

Ручья, чтоб там