осталось в девках ходить. Еще немного, и придет конец вольной девичьей доле. Уедет она из отцовского терема в чужое, неведомое княжество. Станет женой человека, которого почти не знала.

Разве ж есть какая беда, коли княжна поозорничает самую малость? Будимиров щенок с самого детства за Яромирой увивался, уж сколько раз был за то порот отцом, а к княжне не охладел. Звенислава зорко следила за дочкой, но не замечала меж нею и Вечеславом ничего, что потребно было бы пресечь. Потому и нынче мужа остановила. Ни к чему Яромиру бередить, она и без отцовских окриков тревожилась перед сватовством да ночами не спала.

Не ведала тогда княгиня, как сильно ошибалась.

А коли б ведала, сказала бы мужу, чтобы в тот же миг он услал подальше от Яромиры влюбленного мальчишку. Чтобы духа его на подворье не было.

Много горестей тогда бы предотвратила княгиня Звенислава Вышатовна.

Но, верно, на роду у них написано было иное, и потому все вышло, как вышло.

* * *

Столы в гриднице ломился от яств, а лавки — от числа гостей. Ярослав вместе со Звениславой сидел во главе одного из столов, и по обе стороны от него разместилась родня, ближняя гридь, родовитые бояре, храбрые кмети, отроки да совсем еще мальцы. Гул стоял такой, что не слышно было собственных мыслей. Тек рекой хмельной мед, поднимались кубки за здравие князя и его семьи, звучал смех, мужчины пытались перекричать друг друга. Нынче на Ладоге привечали княжича Воидрага: назавтра на утро наметили сватовство, а вечером собрали большой пир.

На почетном месте, одесную* отца, сидела княжна Яромира. Почти-уже-жених не сводил с нее жадного взгляда, но не он один любовался ею нынче. А она же, нарядная и разрумянившаяся, на княжича Воидрага смотрела редко. Но, порой, улыбалась ему — быстрой, мимолетной улыбкой, и у того все вскипало в груди.

Звенислава разгладила на груди новенькую свиту из багряного аксамита с меховой опушкой и поправила нарядную кику с высокими рожками. Она довольно улыбалась, оглядывая шумный пир и гостей. Не пропали втуне ее усилия. Не напрасно почти не спала она ночами последние две седмицы, не зря сбилась с ног, тревожась, чтобы все прошло гладко, чтобы все были обихожены, чтобы гости чувствовали себя желанными. Сердце у нее радовалось, когда замечала она, как княжич Воидраг смотрел на Яромиру. За названную дочь тревожилась она сильнее прочего, и нынче понемногу ее тревога утихала. Жених ее уже полюбил, взгляда отвести не мог, любовался непрестанно — чего еще желать?

Звенислава улыбалась, вспоминая собственное, такое далекое сватовство. И то, как непросто ей пришлось на Ладоге в первое время. Украдкой она нашла руку Ярослава и сжала ее под столом, и поймала на себе удивленный, вопросительный взгляд мужа, и сразу же почувствовала, как он бережно погладил ее ладонь в ответ.

— Здрав будь, князь Ярослав Ладожский, во многие, многие лета! — воевода Стемид, приехавший на праздник из Белоозера, где был посадником, вскочил на ноги и вскинул над головой переполненный кубок.

Следом за ним встал с лавки и воевода Будимир, и десятник Горазд, и воительница Чеслава, и многие гридни и кмети, и на какое-то время в гриднице поднялся совсем уж невообразимый шум.

Звенислава встала со скамьи, оправив подол аксамитовой свиты, и направилась на другой край стола, где сидели женщины. Старшую дочь, Любаву, вместе с мужем князем Желаном ждали завтра, но зато приехала двухродная сестрица Рогнеда, с которой не виделись они несколько зим.

С прошедшем временем Рогнеда Некрасовна стала лишь краше, и даже рождение единственного, долгожданного сына не погубило ни ее тонкого стана, ни нежного лица. Не портил ее и вдовий убор: больше зимы назад, в очередной схватке с хазарами был убит ее муж, служивший ее брату, князю Желану, воеводой.

Звенислава опустилась на лавку рядом с двухродной сестрицей, и Рогнеда сказала, не сводя с Яромиры внимательного взгляда.

— Белой лебедушкой выросла. Совсем дитем ее помню, а как расцвела.

Княгиня проследила за ее взглядом и мимолетно нахмурилась: Яромира смахнула что-то со стола и тайком, украдкой принялась рассматривать, спрятав под лавку.

— Когда сватовство-то? — Рогнеда прозорливо усмехнулась.

— По утру. Нынче уже не поспели, — рассеянно отозвалась Звенислава, думая о своем.

— Приставь к ее горнице надежного человека, — вдруг сказала Рогнеда, задумчиво крутя на запястье тяжелое обручье. — Гляжу на нее и себя узнаю.

Ладожская княгиня вздрогнула и посмотрела на сестру со смесью недоверия и испуга. Обе очень хорошо помнили, что случилось с Рогнедой, когда к ней посватался нелюбимый. Что она натворила.

— Хуже не будет, — добавила женщина.

— Приставлю, — отозвалась Звенислава решительно и свела на переносице светлые брови. — Непременно приставлю.

Какое-то время они посидели молча, наблюдая за празднеством со стороны. Столько всего промеж ними случилось, столько было вначале обиды, боли, непонимания… Но кровь все же не водица, и прошедшие зимы сблизили двух сестер, да так, что и не скажешь, коли не ведаешь, что двухродные они, а не родные.

— Стемид с тебя взгляда не сводит, — Звенислава вдруг развеселилась, позабыв на время тревогу о дочке.

Ясноокая красавица-Рогнеда подняла тонкую, темную бровь и лишь улыбнулась. Тогда сотник, а нынче воевода Стемид прикипел к ней сердцем еще двенадцать зим назад, когда вместе с братом, князем Желаном, жила она в тереме на Ладоге. Но невозможно было княжне стать женой простого ратника, и потому уехала Рогнеда вместе с братом в свое далекое, степное княжество, где подыскали ей подходящего жениха.

Она и не противилась.

Однажды гордость уже взяла над нею верх, и много горя это всем принесло.

Князь Ярослав поднялся с лавки, а следом за ним и вся гридница. Он улыбнулся, посмотрев на дочь, и ласково положил ладонь ей на плечо, и та вздрогнула — едва заметно, но все же.

— Ну, гости дорогие, пора мне честь знать. Ешьте, пейте, веселитесь! А завтра поутру жду всех на подворье, будут сватать нашу лебедушку.

Яромира зарделась, а по гриднице разлетелся радостный, оглушающий вопль. Мужчины застучали губками о столы, громко заговорили разом, выкрикивая поздравления.

Ярослав вместе с семьей ушел, следом потянулись и женщины с мужьями, и вскоре за столами остались одни лишь молодые кмети да гридни. Тем-то вольготно было просидеть на лавках до самого утра!

Ночь выдалась жаркой да душной, и князю не спалось. Чтобы не разбудить ненароком сладко спавшую жену, он поднялся с постели