– Присаживайтесь, – сказал заведующий. – Итак, что же вам хотелось бы узнать? Впрочем, я, наверное, и сам угадаю. Кому переходит наследство? Правильно? Ведь именно это – ключевой вопрос, который сейчас интересует всех.

– А что, к вам уже обращались с этим вопросом? – навострил уши полковник.

– Еще бы! – ничуть не смутившись, словоохотливо ответил заведующий. – Вы не поверите, отбоя нет от желающих это узнать. Хотя я, собственно, не очень и понимаю, при чем здесь я, почему ко мне все идут? Я – лицо совершенно постороннее и непричастное. Есть опекуны, есть душеприказчики. Нотариус, наконец, юристы. Почему именно я должен все знать?

– Отчего же, Георгий Леонидович, напротив, это очень понятно, – понимающе улыбнулся Гуров. – Вы постоянно находитесь в контакте со своими пациентами, так сказать, на передовой, вам известны все нюансы и подробности их повседневной жизни, все, что происходит с ними. Конечно, с точки зрения формальности вы – человек посторонний, но реально вы ведь наверняка в курсе дел, хотя бы просто потому, что этот человек находился в подведомственном вам учреждении. Те же опекуны – к кому они в первую очередь обратятся при любом возникающем затруднении? Естественно, к вам. И наверняка уже обращались. И с вопросами о наследстве, и по поводу тех подозрений, о которых вы упоминали. Признайтесь, ведь был разговор?

«Ну ничего от тебя не скроешь!» – ясно читалось на лице заведующего, всем своим видом показывающего, что и хотел бы он утаить секрет, да вот слишком уж проницательный попался собеседник.

– Был! – с шумом выдохнул он, как сдавшийся партизан, уже готовый назвать все явки и пароли. – Я действительно встречался с опекунами – милейшие люди, к слову сказать, – но если вы ждете от меня какой-то сенсации, боюсь, вынужден буду вас разочаровать. Ни Самуил Иосифович, ни Лия Соломоновна ничего не знают о том, к кому должно перейти наследство.

– А что, в завещании об этом ничего не говорится? Или они его не читали?

– Очень польщен вашим мнением о моей осведомленности, но боюсь, что в данном случае вы преувеличиваете ее уровень. Я не вникал в такие интимные подробности. Согласитесь, как человеку постороннему мне неловко задавать подобные вопросы.

Внимательно вглядываясь в лицо словоохотливого заведующего, Гуров ни минуты не сомневался, что в случае надобности этот человек наверняка способен задать еще и не такие вопросы. Слишком уж показными и наигранными были гостеприимство и добродушие Георгия Леонидовича, и чем дальше продолжалась беседа с ним, тем больше крепла уверенность полковника в том, что он многого не договаривает.

– У Сергея Чугуева были опекуны до того, как стало известно, что он унаследовал все эти огромные капиталы? – поинтересовался Лев.

– Нет, что вы! Откуда им взяться? Грустно об этом говорить, но наши подопечные практически лишены внимания со стороны общества. Они нуждаются в постоянной заботе, а кому захочется принимать на себя лишний груз? Люди сейчас и так страдают от перегрузок. Но должен вам сказать, что в этом деликатном вопросе душеприказчики господина Заберовского проявили максимум внимания и ответственности. С опекунами Сергею по-настоящему повезло. Милейшая семейная пара, добрейшие, душевнейшие люди! Надеюсь, вы простите мне некоторый цинизм, но ведь, в сущности, инвалиду не на что тратить такие огромные деньги. Он даже не понимает значения совершившегося с ним. А с другой стороны, государственные дотации на учреждения, подобные нашему, крайне незначительны. Я бьюсь как рыба об лед и в результате только-только успеваю закрыть самые настоятельные, первоочередные нужды. Поэтому вы, наверное, поймете меня. Конечно, узнав, какая удача выпала на долю одного из моих пациентов, я постарался, чтобы и на долю остальных досталось немного счастья. Это, кстати, совпадало с волей самого завещателя. Ведь он, если не ошибаюсь, желал, чтобы нажитое им было использовано для помощи нуждающимся. Так вот, иногда я позволял себе обращаться к опекунам Сергея с просьбами о помощи – разумеется, не себе лично, а исключительно в интересах приюта, – и никогда ни в чем не получил отказа. Благородство и отзывчивость – вот единственное, чем всегда встречали мои просьбы эти прекрасные люди. Именно благодаря их помощи мы смогли, например, начать ремонт. Вы, наверное, заметили следы обновления на нашем здании. В общем, могу вам признаться, что сам я желал Сергею как можно дольше здравствовать и процветать на пользу и себе самому, и тем, кто вместе с ним оказался в подобном непростом положении. Но, увы, судьба распорядилась иначе.

– А сама по себе болезнь Сергея не предполагала такой скорой кончины? – как бы невзначай спросил Гуров.

– Нет, – вновь ничуть не смутившись, ответил заведующий. – Конечно, с подобными недугами до ста лет не доживают, но эта кончина явно произошла преждевременно и, прямо скажем, неожиданно для всех нас. Как знать, возможно, есть здесь и наша вина. Знаете, говорят, что нет худа без добра, а я вам скажу, что иногда бывает так, что нет и добра без худа. Когда на Сережу свалилось это неожиданное богатство, мы, конечно, постарались сделать все, чтобы улучшить условия его пребывания здесь. Об этом настоятельно просили опекуны, да я и сам был только за. Если есть возможность, отчего же не использовать ее? Сережа стал по-другому питаться, для него начали приобретать дорогие, очень эффективные лекарства. Возможно, в чем-то мы превысили чувство меры. Все это – и усиленное питание, и интенсивная терапия – навалилось разом. Может быть, организм просто не выдержал. Не смог вовремя перестроиться, адекватно отреагировать на перемены. Ведь у Сережи оторвался тромб, в этом причина его смерти.

– Это официальные результаты вскрытия?

– Да.

– Но если они имеются, почему вы не позволяете захоронить тело?

– О! Если бы вам довелось выслушать все, что выслушал я за эти дни, вы бы не задавали такой вопрос, – горестно улыбнувшись, проговорил заведующий. – Самые низкие, самые чудовищные обвинения не затруднились предъявить мне все, кто имеет хоть призрачный шанс претендовать на наследство. Хотя, казалось бы, какой смысл? Чем мне может оказаться полезной смерть Сережи? Наоборот, для меня и для приюта все последствия – только отрицательные, мы лишаемся одного из источников помощи, которых у нас и без того очень и очень немного. Так для чего же, спрашивается, стал бы я желать ему смерти? Но нет. И здесь эти люди готовы видеть зло, чей-то нечистый меркантильный интерес. Между тем единственное, в чем я могу себя обвинить, – это лишь желание добра, в чем-то, возможно, неразумное и поспешное.

– Как Сергей попал к вам? Его привез сюда кто-то из родственников?

– Нет. Сережа – инвалид от рождения, и он перешел к нам из детской клиники, когда достиг соответствующего возраста.

– То есть о родственниках его вообще ничего не известно? Никто не навещал его здесь?

– Я знаю только то, что мама Сережи умерла довольно рано. Она страдала алкоголизмом, так бывает. Отец неизвестен, но, скорее всего, тоже из подобной среды. Это то, что рассказали мне, когда я принимал Сережу. Вот, собственно, и все, что известно о его семье. По крайней мере, лично мне.