Через пять минут он уже спал.

Она открыла глаза и чуть не заорала от ужаса: низкий потолок висит на расстоянии вытянутой руки, все вокруг окрашено в странный оранжевый цвет, а сама она не может пошевелиться! В панике она рванулась всем телом, пытаясь сесть. В левый висок тут же ударила обжигающая боль, куснула глаз и уползла куда-то в затылок, свернулась ежиком и шевелилась, пульсировала, жгла… Слезы навернулись на глаза, а желудок подскочил к самому горлу. Горькая желчь наполнила рот, но с приступом тошноты удалось справиться. Как больно! И голова отчаянно кружится.

Со стоном она попыталась свернуться в клубок, но и этого сделать не удалось.

Что со мной? Она с трудом перевернулась на живот и обнаружила, что лежит в объятиях мужчины. Мужчины? В голове кроме боли не было ни одной мысли. Кто он? Что она здесь делает? И где она, собственно, находится? Пытаясь отогнать навязчивый хоровод вопросов, она потрясла головой и снова застонала.

Отчаявшись разобраться в происходящем, она ткнула локтем в бок спящего мужчину. Никакой реакции.

— Просыпайся, — прошипела она, повторяя тычок.

— Перестань! — возмутился он. — Мне щекотно!

Но глаза открыл и с интересом уставился на нее.

— Ого, уже почти три часа! — взглянул он на часы. — Пора вставать.

— Вставать? — Ее мысли двигались с преогромным трудом.

— Да. Я должен… Ну… сделать хоть что-то, — туманно пояснил он.

— А что именно? Что случилось? — заволновалась она.

— Ты ничего не помнишь? — Мужчина резко сел и обеспокоенно взглянул на нее сверху вниз.

— Не помню… — И тут она поняла, что действительно ничего не помнит, совсем ничего.

— Вот так дела! — пробормотал он, запуская пятерню в спутанные темные волосы. — Ничего себе! Совсем ничего не помнишь?

Она задумалась, взгляд стал отсутствующим.

— Я… Я — Джемма, — прошептала она.

— Ну хоть что-то, — вздохнул мужчина. — А я — Айвен.

— Айвен? — Джемма прислушалась к себе, пытаясь сообразить, знакомо ли ей это имя. — Не помню.

— Бывает. Ты сильно ударилась головой. Вот здесь, — он коснулся ее виска, — здоровенный синячище.

Джемма вздрогнула, но сдержалась и не стала отстраняться.

— Головой? Я ничего не помню! — Казалось, что она сейчас расплачется.

— Ничего страшного, — попытался успокоить ее Айвен. — Поспи еще, пока я займусь ужином. Может, тебе станет лучше.

Неизвестно почему, но Джемма мгновенно успокоилась и закрыла глаза. Действительно, это самый надежный рецепт, стоит поспать — и все пройдет. К тому же сил пошевелиться не было. Она завернулась в спальник и закрыла глаза, так голова кружилась гораздо меньше.

Айвен выбрался из палатки, вытащил из-под тента рюкзак и уселся на травку. Чертовщина какая-то. Во-первых, как Джемма попала на Лох Фиар? Пешком, в дорогом деловом костюме, босая и со следами сильного удара по голове? Во-вторых, он всегда считал, что амнезия бывает только в латиноамериканских сериалах. И в-третьих, что ему теперь со всем этим делать? Джемма — вот и все, что он знает о спасенной даме. В себя она пришла, помирать не собирается, так что нет необходимости срочно везти ее в больницу. Странно, конечно, что никто ее не ищет, ведь не бескрайняя и безлюдная здесь пустыня, а всего лишь гористая Шотландия. Вероятно, имеет смысл доставить ее в ближайший город, но сегодня уже не успеть. Несколько часов по бездорожью — это тебе не баран чихнул. К тому же проснулась паранойя. Вдруг на дамочку кто-то покушался? Пока она все про себя не вспомнит, опасно ее показывать людям. Ладно, проблемы Джеммы можно оставить и на завтра, а вот кушать хочется уже сейчас, и нужно добыть рыбу, дрова и картошку, да и травок по пути насобирать…

Тяжело вздохнув, Айвен проверил состояние своей пострадавшей в спасательной операции одежды, обнаружил, что ничего еще не высохло, и распотрошил рюкзак окончательно. Через пять минут он уже был готов к походу, оставалось только переложить всякое полезное снаряжение из мокрого жилета в сухой.

Еще через полчаса Айвен решительно шагал в гору за дровами и картошкой, рыбалку он решил отложить на потом, рассудив, что проще поставить силки на кроликов и проверить их на обратном пути. Если охота будет удачной, тогда не придется вообще плыть за рыбой. К тому же, когда ужин будет готов, уже стемнеет, а в темноте куда приятней обгладывать кролика, чем выбирать косточки из рыбы.

…Стены зала теряются в туманной дымке — но она все равно знает, что интерьер здесь роскошный. И как он может не быть роскошным в старинном поместье, где все не менялось, кажется, со времен королевы Виктории?

Она не идет — нет, она скользит по залу, высматривая кого-то в толпе. Тот, кто ей нужен, опять куда-то подевался. Круговорот лиц затягивает, не дает задержать взгляд: они проплывают мимо, знакомые и незнакомые одновременно.

Свадебный ужин. Старый добрый английский свадебный ужин. Гости, поздравления, тосты. Выходит замуж ее подруга. Это ее дом. Но здесь время будто застыло, поэтому вечеринка погрузилась в какое-то безвременье. Или в прошлое.

Она ловко подхватывает бокал с шампанским с подноса проходящего мимо официанта и улыбается чему-то своему.

На ней платье глубокого темно-алого цвета, почти точная копия платья времен Наполеоновских войн и Регентства: тугой лиф с низким декольте и открытыми плечами, короткие рукава-фонарики, сильно завышенная талия, струящаяся юбка с длинным шлейфом, хвост которого прикреплен к левой руке. На руках длинные, выше локтя, атласные перчатки цвета слоновой кости. К корсажу приколот малюсенький букетик диких ирисов, белых и почти невесомых.

Золотой поясок охватывает ленточкой платье под грудью, концы ленточки струятся вниз, прячутся в мягких складках юбки, льнущей к ногам.

Волосы уложены в высокую гладкую прическу, только пара локонов щекочет шею. Прическу украшает маленькая золотая диадема, сделанная в виде тоненьких переплетающихся нитей, сережки в таком же стиле почти касаются плеч.

Ожерелье из золотых нитей кажется паутинкой, чудом застывшей в золоте и обвившей ее шею.

Аллегория осени. Но не дождливой и холодной, а такой чистой, прозрачной, робкой и вкрадчивой: золото травинок, тоненькие летающие паутинки, красные листья кленов. Осень — не предвестник зимы и умирания, а осень — время сбора урожая, бабье лето, обманчивое, но такое приятное тепло.

Все, как во сне.

Нет, это не сон, это самая настоящая реальность: чудесные картины, гобелены и зеркала — особенно зеркала, которые так манят взглянуть, погрузиться в отражение, поменяться с ним местами. Она останавливается у зеркала: мерцание в темной глубине, золотисто-алый сполох.