– Все это, конечно, очень хорошо… – промолвил Уотерс.

– А по поводу рыбалки он ни с кем не ссорился? – перебил его Уимзи. Если уж разговор продолжал крутиться вокруг Кэмпбелла, то следовало постараться не давать слова Уотерсу.

– Случалось, – ответил Макадам. – Они с мистером Джоком Грэмом до сих пор на ножах. Мистер Грэм удил рыбу в заводи прямо под окнами Кэмпбелла, хотя в округе множество прудов и можно рыбачить где угодно, не действуя на нервы Кэмпбеллу. Но заводь-то ему не принадлежит, однако он старается доказать обратное. Да и река свободна для всех. Так что вряд ли можно было ожидать, что мистер Грэм всерьез обратит внимание на притязания человека, который плевать хотел на других.

– Особенно после того, – добавил Макгеок, – как Кэмпбелл попытался искупать его во Флите.

– Боже мой! И ему это удалось? – воскликнул Уимзи.

– Да. Только Кэмпбеллу и самому досталось, – ответил Мердок, довольно улыбаясь при воспоминании об этом инциденте. – И с тех пор Грэм рыбачит в заводи каждую ночь. Только не один. Прихватывает с собой приятелей. Не удивлюсь, если он отправится на рыбалку и сегодня.

– В общем, если Кэмпбелл захочет выпустить пар, то он знает, куда ему пойти, – подытожил Уимзи. – Идемте, Уотерс. Пора отправляться по домам.

Все еще пребывавший в мрачном настроении Уотерс поднялся со своего места и последовал за ним. Уимзи довез его до дома, весело болтая на протяжении всего пути, и помог улечься в кровать.

– Я уже жалею, что позволил Кэмпбеллу вывести вас из себя, – произнес он, заставив замолчать недовольно ворчавшего Уотерса. – Он того не стоит. Вам лучше заснуть и постараться обо всем забыть, иначе завтра не сможете взяться за работу. Весьма недурно, – добавил Уимзи, разглядывая прислоненный к комоду пейзаж. – А вы умеете управляться с мастихином, верно, приятель?

– Кто? Я? – переспросил Уотерс. – Не знаю, о чем вы. Кэмпбелл – единственный в этих краях, кто умеет пользоваться мастихином, по его собственным словам. У него даже хватило наглости обозвать Гоуэна старомодным растяпой.

– Да это сродни государственной измене!

– Я тоже так подумал. Гоуэн – настоящий художник. Господи, меня бросает в жар при одной только мысли, что Кэмпбелл заявил это в Клубе искусств в Эдинбурге перед друзьями Гоуэна.

– И что сказал на это сам Гоуэн?

– Много чего. С тех пор они не общаются. Черт бы побрал этого Кэмпбелла. Он не заслуживает того, чтобы жить на белом свете. Слышали, что он мне заявил?

– Да. Да бог с ним! Пусть живет как хочет. Не стоит Кэмпбелл нашего внимания.

– Нет, это факт. Его работы не настолько прекрасны, чтобы ему можно было спустить любую грубость.

– Кэмпбелл не умеет рисовать?

– Рисовать-то он умеет. В определенной степени. Гоуэн называет его коммивояжером. Первое впечатление от его работ весьма сильное, но это обман. Любой может нарисовать так же, если знаком с формулой. Да я за полчаса состряпаю шедевр в манере Кэмпбелла. Я вам сейчас покажу.

Уотерс свесил с кровати одну ногу, но Уимзи решительно уложил его назад.

– В следующий раз. После того как я познакомлюсь с его работами. Без этого я не сумею оценить, насколько хороша подделка. Верно?

– Да. Что ж, тогда взгляните на его работы. А потом я вам покажу, на что способен. Господи, какой в голове туман!

– Постарайтесь заснуть, – предложил Уимзи. – Хотите, попрошу миссис Маклеод позволить вам поспать дольше обычного и подать вместе с тостами на завтрак таблетку аспирина?

– Нет. К несчастью, мне нужно проснуться пораньше. Но завтра утром я буду в порядке.

– В таком случае до скорого и приятных сновидений, – произнес Уимзи.

Он тихо прикрыл за собой дверь и, погрузившись в размышления, направился к собственному дому.

Автомобиль Кэмпбелла, судорожно пыхтя, поднимался на холм, отделявший Керкубри от Гейтхаус-оф-Флита. А его хозяин со злостью дергал рычаг переключения передач и с мрачным выражением лица монотонно перечислял многочисленные обиды. Черт бы побрал эту презрительно ухмыляющуюся свинью Уотерса! Но ему, Кэмпбеллу, все же удалось сбить с него спесь. Жаль только, что все это случилось в присутствии Макгеока. Макгеок непременно передаст все Стрэчену, и тот загордится еще сильнее. «Вот видите, – скажет он, – я запретил этому парню появляться в гольф-клубе, и правильно сделал. Ведь он постоянно напивается и устраивает скандалы в общественных местах». Черт бы побрал Стрэчена с его извечной миной сержант-майора, распекающего нерадивого подчиненного! Если уж подумать, то именно Стрэчен с его домовитостью, чрезмерной аккуратностью и авторитетом среди местных жителей и является корнем всех зол. Вроде бы ничего не говорит, однако постоянно распускает сплетни, провоцирует скандалы и настраивает всех против одного. А еще он дружит с Фарреном. Тот услышит о сегодняшнем происшествии и непременно использует его, чтобы оправдать собственное оскорбительное поведение. Да если бы не Фаррен, эта проклятая ссора в баре вообще не возникла бы. Отвратительная сцена перед ужином! Именно она привела его, Кэмпбелла, в бар «Герб Макклеллана». Рука водителя замерла на руле. Так почему бы прямо сейчас не поехать и не объясниться с Фарреном?

Что в этом такого, в конце концов? Кэмпбелл остановил машину и закурил. Если все здесь настроены против него, то он возненавидит это место. Есть одна славная женщина, однако она прочно связана с этим животным Фарреном. Но хуже всего то, что она ему предана. Ей ни до кого нет дела, кроме него. Только вот он, похоже, этого не понимает. Но зато об этом известно Кэмпбеллу и всем остальным. Он ведь не замышлял ничего дурного. Усталый и раздраженный, не в силах больше оставаться в собственном холодном и неприютном жилище, он хотел немного посидеть в нарядной сине-зеленой гостиной Гильды Фаррен и утешиться ее изящной красотой и умиротворяющим голосом. Но Фаррену с его воображением и эмоциями быка непременно нужно было ворваться туда, разрушить чары и растоптать ароматные лилии в райском прибежище Кэмпбелла, истолковав происходящее на свой извращенный лад. Неудивительно, что пейзажи Фаррена выглядят так, словно их писали лезвием топора. В его творениях нет ни капли изящества. Насыщенные алые и голубые оттенки режут глаз. Ведь именно такой он видит жизнь. Если бы Фаррену предстояло умереть сегодня ночью, если бы кто-нибудь начал сдавливать его шею руками с такой силой, что голубые глаза вылезли бы из орбит, как (Кэмпбелл рассмеялся) глаза быка, это было бы весьма забавно. Кэмпбеллу очень хотелось бы сказать об этом Фаррену и проследить за его реакцией.

Фаррен – исчадие ада, животное, бык, воображающий себя великим художником. Только вот у него нет ни вкуса, ни таланта. Нет никакого покоя, когда он рядом. И нигде нет покоя. Кэмпбелл знал, что увидит, вернувшись в Гейтхаус. Стоит лишь посмотреть из окна спальни, и его взгляд тотчас же упадет на Джока Грэма, закидывающего удочку прямо под стенами дома. И ведь он делает это нарочно, желая позлить его, Кэмпбелла. Ну почему Грэм не оставит его в покое? У плотины клев лучше. Так нет, все делается назло. Нельзя просто лечь в постель и сделать вид, будто ничего не происходит. К тому же его все равно разбудят рано утром, начав барабанить в окно и похваляться уловом. Не исключено, что мерзавцы, словно в насмешку, оставят на подоконнике одну из форелей, причем самую мелкую, из тех, что за ненадобностью выбрасывают обратно в реку. Кэмпбеллу оставалось лишь надеяться, что в одну из ночей Грэм поскользнется на камнях, наполнит свои болотные сапоги водой и отправится на дно к своей проклятой рыбе.