Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Жди меня… или человечка с весточкой от меня! Слово ты знаешь!
— Сколько Махмуду ждать?
Звонок не замолкал, и в дверь начали долбиться, по всей видимости, ногами.
— Жди, пока не сдохнешь! — прорычал я напоследок. — Все, я сказал! — Я бросил трубку на рычаг: главное сделано — общак в безопасности, и жестом указал Серому на дверь:
— Открой дорогим гостям. Невтерпеж, видать... И не кипишуй там раньше времени — я маякну когда...
Бугай молча кивнул и вышел из комнаты в коридор. Отомкнув замок, он распахнул дверь: в проеме стоял, борзо ухмыляясь и «сверкая» золотой фиксой, Витя Бульдозер. За его спиной маячили Плешак и Цыганенок.
— Чё за кипишь на болоте, Бульдозер? — недобро прошипел Серый. — Раз к уважаемому человеку приперся, будь...
Бульдозер театрально раскланялся, потешно шаркая ножкой:
— Глубокоуважаемый вагоноуважатый... Не, не так: вагоноуважаемый глубокоуважатый...
Плешак и Цыганенок весело заржали в голос за спиной Бульдозера.
— Хы-ы... голубока… уважа… а-а-а! — давясь от смеха, выдавил из своих мощных телес толстопузый Гиви.
— Я же базарил — план[18], внатуре, убойный! — Вращая покрасневшими глазами, заявил Цыганенок, постоянно поправляя зачесанные назад длинные волосы, все норовившие свалится ему на лицо.
— Еще и накуренные, что ли? — Нервно заиграл желваками на лице телохранитель.
— Кого там принесло, Серый? — крикнул я, не вставая с места. — Тащи сюда эту борзую плесень!
— О! Папа проснулся! — Осклабился Бульдозер, нахально оттесняя Серого в сторону и проходя в комнату. — Пойдем, пацаны, пообсчаемся, раз папахен зовет!
Следом за обкуренным предводителем в комнату просочились и Плешак с Цыганенком. Серый закрыл за ними дверь, тоже прошел в комнату и с угрожающим видом встал за спиной пахана. Наглые донельзя гости встали передо мной полукругом: сбоку, ближе к Серому — Цыганенок, посередине Бульдозер, и с краю — Плешак.
Бульдозер с брезгливым видом оглядел убогую обстановку квартиры:
— Вот скажи мне, Метла, не западло тебе, законнику со стажем, в такой отстойной норе вялится? У меня на киче хата жирнее была.
— Я — Вор, Бульдозер, а не законник! — не вставая с табурета, заявил я отморозку. — А главное богатство правильного, честного вора, живущего воровской идеей — его авторитет!
— Не лей мне в уши, Метла! — отмахнулся от моих слов Витек. — Знаю я за твою идею: живи в говне, умри в говне! Говно твоя идея...
Не знаю — я этого не планировал, но это заява гребаного лаврушника меня жутко взбесила: я подскочил с табуретки, и с резвостью, которую от себя и не ожидал, взмахнул руками и хлестанул Бульдозера раскрытыми ладонями по ушам, развенчивая дутого «законника»[19].
Витек, по ходу, тоже не ожидавший такой расторопности от моего почтенного возраста, от неожиданности отшатнулся назад, и едва не шмякнувшись задницей об пол.
— Ах, ты, падла! — только и успел выдохнуть он.
Первым, как ни странно, на мою выходку среагировал толстый Плешак — нанеся мне сильный удар кулаком в голову. Перед глазами все поплыло, а ноги покосились. Сбив табурет, я упал спиной на стол. Хлипкая конструкция «сложилась», на пол полетели стаканы и тарелки. Посуда, свалившись на пол, разлетелась вдребезги, а Плешак неожиданно замер с вытянутой рукой.
— Ык... — сдавленно выдавил толстяк и медленно опустил голову, натыкаясь взглядом на торчащую из его груди наборную цветную рукоять финки Серого. Плешак в недоумении прикоснулся к ней пальцами. — Как... это...
— Витя, толстого завали-ы-ы... — Попытался заверещать Цыганенок, но Серый, так удачно метнувший мгновением ранее финку в Плешака, теперь придушил Цыганенка, зажав его шею в изгибе локтя.
Хрипя и пуская изо рта кровавые пузыри, Гиви кулем повалится на пол, сбивая оставшиеся табуретки.
— Бах! — Никто не заметил, как Бульдозер выдернул из-под куртки пистолет.
Только кровь и мозги из простреленной головы Серого брызнули на приклеенную к стене газету «Правда» со статьей Горбачева — «Наша перестройка — это та же революция. Без выстрелов, но глубоко и всерьез», забрызгав прицепом перепуганного Костика. Охреневший и оглушенный Цыганенок «в обнимку» с Серым повалился на пол рядом с трупом толстяка. Скинув руку мертвого телохранителя со своей шеи, Цыганенок судорожно вздохнул, сипя поврежденным горлом. Попытался встать и упал, поскользнувшись на скользкой крови. Попытался еще раз — у него, наконец, получилось.
— Вот, бля... — выдохнул Бульдозер, не выпуская из рук еще дымящийся пистолет и рассматривая учиненный разгром.
— Сука! Сука, такая! Тварь! — Цыганенок в приступе истерики накинулся на безжизненного телохранителя, остервенело пиная его остывающий труп с простреленной головой.
Бульдозер присел над телом толстяка и положил руку ему на шею, пытаясь нащупать пульс.
— Кажись, откинулся Плешак. Насовсем откинулся... — сообщил он подельнику, поднимаясь на ноги и походя к разломанному столу. — Этот-то хоть не зажмурился? — произнес Витек, нависая надо мной.
Я почувствовал хлесткий удар по лицу. Затем еще и еще. Как ни странно, но это придало мне сил.
— Тебе это… даром не пройдет… — просипел я, чувствуя, как рот наполняется металлическим привкусом крови. — Ответишь... сука… — Я зашелся в кашле, но Бульдозер терпеливо ждал.
— Где общак, старый? — спросил он, когда я затих.
— Сучий выкормыш! — Я презрительно скривил губы и попытался плюнуть ублюдку в харю. Но получилось плохо, кровь только по моему подбородку потекла. А еще я не чувствовал ничего ниже пояса, видимо что-то с позвоночником, да и руки меня плохо слушались.
— Ладно... — угрожающе произнес Витек, дотягиваясь до финки, торчащей из груди толстяка. Выдернув орудие убийства из мертвого тела приятеля, он с силой вогнал острое лезвие в мою руку, «прибивая» ладонь к столешнице. — Где общак, падаль?!
Я даже не вздрогнул, стоически перенося боль. Знали бы эти отморозки, как ломали воров на кичах во время «сучьих войн», уже бы обделались от страха!
— Я же тебя по кускам резать буду, Метла! — нервно взвизгнул Витек.
Я издевательски рассмеялся, вызывающе глядя в глаза своему мучителю:
— Не сцыте кипятком, волчары тряпочные — пипетки ошпарите! Не сломать вам Семена Метлу! И не такие твари пытались, да зубы обломали!
К Бульдозеру подошел Цыганенок, все еще потирающий шею:
— Этот не скажет —