которой доблестный отставной капитан-десантник заслужил не только почетные боевые ордена и медали, которыми несомненно гордился, но и титановую пластину в раскроенную разорвавшимся снарядом черепушку. Много чего мог бы рассказать о своей службе Филимон Митрофанович, если бы не то самое злополучное ранение, спровоцировавшее глубочайшую амнезию и что-то «слегка сдвинувшее» в его сознании: и о зверствах душманов, и о взятии дворца Амина, да и о других тяготах «заграничной» службы. Но он этого так и не вспомнил.

И неизвестно, как бы пошли дальше дела комиссованного ветерана-афганца, потерявшего не только память, но и семью (жена мгновенно сбежала от «немного двинутого» инвалида, а детей у них, слава Богу, не было), если бы его не пристроил участковым в маленький поселок один из верных братишек-сослуживцев. Так и тянул честно в Нахаловке свою лямку Сильнягин до самой пенсии. Да и после — тоже тянул. Начальство было бы и радо заменить старика на этом «ответственном» посту, но желающих прозябать в медвежьей глуши, оторванной от крупных городов довольно солидным расстоянием, отчего-то, не находилось. Вот и закрывало высокое начальство глаза не некоторые странности пожилого Митрофаныча, ставшего в Нахаловке почти что легендарной личностью. Пусть, и со своими тараканами в голове. Но за порядком старик следил строго, не допуская явных нарушений закона и защищая «обиженных».

— Э-э-э, спокойно, дед, спокойно! — Мгновенно узнал Сивый своего двинутого на голову участкового. В том, что старик, не задумываясь, может шмальнуть ему в башку, Сивый ни капли не сомневался — были, знаете ли, прецеденты. Причем, старый всегда как-то выкручивался, явное превышение полномочий ему сходило с рук. Фиксатый показательно отбросил нож в сторону, но Сильнягин продолжал держать деревенского наркодельца на мушке своего верного шпалера.

— Тимка, заяву на ушлепка писать будешь? — поинтересовался, между делом, Сильнягин.

Тимоха судорожно сглотнул и мотнул головой из стороны в сторону, дескать, нет — не буду!

— Ну и зря, пацан! — Не одобрил выбора Митрофаныч. — Они от тебя просто так не отстанут… Точно не будешь? — еще раз переспросил он.

— Нет! — едва слышно проблеял Тимоха, размазывая кровь и грязь по лицу.

— Слышь, Севастьянов, — слегка качнул стволом участковый, — забирай своего танцора… Ему, — он криво усмехнулся и смачно харкнул на землю, — яйца, похоже, мешать уже не будут! И валите отсель… Оба! Пока я добрый...

Сивый отвернулся от участкового и злобно прошипел на ухо Тимохе:

— Счетчик тикает, утырок!

— Че булки мнешь, Севастьянов? — окликнул фиксатого Сильнягин. — Быстрее пшел! А то у меня палец на курке уже вспотел! А я уж старенький — не дай божа, дрогнет…

Сивый поспешно подскочил на ноги — он знал, связываться с больным на голову ментом-инвалидом, может выйти себе дороже. Обойдя остановку, он помог подняться с земли скорчившемуся от боли подельнику, и они стремительно «растворились» в ближайшем переулке. Сильнягин, проводив вымогателей недобрым взглядом, закинул карабин на плечо и неторопливо перешел улицу. Остановившись, он поднял нож, брошенный Сивым, сложил его и небрежно засунул в карман кожаного плаща. После уселся на лавочку рядом с Тимохой, продолжающим сидеть в луже, обессилено уткнувшись затылком в кирпичную стену.

— Говено выглядишь, Тимка — краше в гроб кладут, — благодушно произнес участковый, укоризненно покачав головой. Покопавшись за пазухой, он с видом опытного фокусника выудил из внутреннего кармана плаща зеленую бутылку, заткнутую куском потрепанной газеты, свернутой рулончиком. Вынув немудреную самодельную пробку, Сильнягин толкнул коленом Тимоху и протянул ему открытую тару:

— Нат-ко вот, бедолага, расширь сосуды.

Тимоха принял бутылку подрагивающей рукой и, запрокинув голову, жадно хлебнул. После первого же глотка его лицо покраснело, а глаза вылезли из орбит. Он оторвался от бутылки, закашлялся с надрывом, и принялся ловить воздух раскрытым ртом. Старикан ловко отобрал у Тимохи бутылку и добродушно похлопал наркомана мозолистой ладонью по спине:

— Ага, проняло? Тут, Тимка, привычка нужна...

Поднеся бутылку ко рту, участковый запрокинул голову и тремя мощными глотками допил остатки спиртного. Тимоха с удивлением отметил, что кадык, солидно выступающий на морщинистой шее старика, почти не дернулся. Оторвав бутылку от губ, Сильнягин довольно выдохнул, освежив воздух тонким сивушным ароматом, пропитанным явными запахами мяты и календулы. Перевернув бутыль кверху дном, он поймал последние капли самогона раскрытой ладошкой и растер этой рукой себе шею.

— Ядреный суррогат — даже от радикулита помогает! — похвастался он, затыкая пустую бутылку газеткой и убирая тару обратно в карман плаща. — Чего этим упырям от тебя нужно было? — поинтересовался участковый, как бы между делом.

— Денег должен... — не стал запираться Тимоха, которому до сих пор было хреново.

— Много? — продолжил экспресс-допрос престарелый мент, с удовольствием закуривая.

— Много, дядь Филимон… — Тимоха удрученно кивнул.

— Нехорошо это — людей за деньги резать, — философски произнес Сильнягин, выпустив в дождливую хмарь сизую струю пахучего дыма. — Хотя, если хорошо подумать, — добавил он, вновь затягиваясь папироской, — без причины резать — так еще хуже выходит... Куда ни кинь — всюду клин. Жизня-я-я… Заяву точно писать не будешь, Тимка?

Тимоха вновь удрученно мотнул головой.

— Зря! — Пожал плечами участковый. — Прибьют ведь...

— Не буду! — Продолжал стоять на своем «любитель дури в долг».

— Как знаешь, Тимоха. Как знаешь… — Стряхнув пепел в грязь, продолжал уговаривать пацана блюститель порядка. — Может, хоть у отца денег попросишь?

— У отца? — вскинулся Тимоха. — Да ему свиньи милей родного сына!

— Да, отличные у Валька хрюшки! — с одобрением произнес пожилой мент. — Недавно такую нежную вырезку у него брал... Кх-м... — Сильнягин смущенно кашлянул в кулак, сообразив, что сморозил. — Тогда у деда попроси. Он, хоть и бывший ЗэКа, но человек серьезный — в авторитете! С этими помойными отбросами всяко разобраться сумеет. Севастьянов он что — мелочь, хулиганье, даром, что две ходки…

При упоминании деда глаза Тимохи остекленели от ужаса, и он на мгновение начисто «завис», не слушая разглагольствований Сильнягина…

пгт. Нахаловка.

Десять лет назад.

По территории ночной фермы, погруженной в кромешную темноту, крадучись пробирался, стараясь не попасться никому на глаза, невысокий и коренастый таджик престарелый Махмуд — отчим Тимохиного отца, бывший некогда отпетым уголовником, а ныне являющийся законопослушным владельцем прибыльной сельскохозяйственной фермы. Дед время от времени воровато оглядывался, но не замечал следящего за