Часов, наверное, через пять нашего дрейфа небо на западе порозовело, затем окрасилось сиреневатым и, наконец, пурпурным, а солнце, как будто раздувшись, сползло к темнеющей линии горизонта. Вдалеке от нас другие шлюпки раскачивались и подпрыгивали на волнах, в точности как наша, окруженная этой черно-розовой бесконечностью; нам оставалось только ждать, ибо теперь наша судьба зависела от других капитанов и экипажей, которые наверняка приняли наш сигнал бедствия.

Я не могла дождаться темноты: мне требовалось как можно скорее опорожнить мочевой пузырь. Харди разъяснил, как это можно будет проделать. Женщинам предлагалось воспользоваться одним из трех деревянных ковшей, изначально предназначенных для вычерпывания воды со дна шлюпки. Терзаясь неловкостью, Харди предложил отдать один ковш в распоряжение миссис Грант, чтобы мы подзывали ее по мере надобности и менялись местами с кем-нибудь из сидящих у борта.

— Тьфу ты! — Мистер Харди комично насупил густые брови. — Дело-то нехитрое! Разберетесь как-нибудь.

Всего пару минут назад он уверенно объяснял назначение каждого предмета из описи оснащения спасательной шлюпки, а сейчас щекотливая тема едва не лишила его дара речи.

Когда огненный диск солнца полностью погрузился в океан, я дождалась своей очереди и пристроилась с ковшом возле борта. К моему ужасу, сумрачное небо и сгустившаяся ночь не сделали меня невидимкой: вокруг просматривались оттенки света и тени, а за тенями — блеск глаз. Я сгорала со стыда: покров тьмы оказался ненадежным, да к тому же в нашей части шлюпки люди сидели так плотно, что уединиться было попросту невозможно. Хорошо еще, что вокруг меня оказались в основном женщины и у них хватило деликатности ничего не замечать. Все мы были на равных; очень скоро у нас сложился неписаный устав, запрещавший всякое упоминание естественных надобностей. Мы закрывали на них глаза, руководствуясь чувством такта, и сохраняли приличия, хотя наша жизнь подвергалась смертельной опасности.

До этого я не могла думать ни о чем другом и пропустила мимо ушей сообщение мистера Харди о наших обстоятельствах и аварийных запасах. Теперь мне стало понятно, что в каждой шлюпке имеется комплект из пяти одеял, спасательный круг на длинном канате, три деревянных ковша, две банки сухих галет, анкерок с питьевой водой и две жестяные кружки. Кроме того, мистер Харди где-то раздобыл полголовки сыра и пару буханок хлеба, да еще выловил среди обломков две дополнительные емкости с пресной водой, — по его мнению, они выпали из перевернувшейся шлюпки. Он рассказал, что на палубе «Императрицы Александры» в особом ящике раньше хранились компасы, но во время прошлого рейса ящик куда-то запропастился, а судовладелец не успел поставить новый, поскольку из-за событий в Австрии вынужденно передвинул отплытие на более ранний срок.

— Хотите верьте, хотите нет, но моряки тоже тянут, что плохо лежит, — сказал он. А потом со значением добавил, что вовремя смекнул прихватить с собой брезентовый чехол от дождя, защищавший шлюпку на палубе лайнера.

— Зачем он нужен? — возмутился мистер Хоффман. — Такая тяжесть, да к тому же много места занимает.

Но мистер Харди твердил свое:

— В шлюпке недолго промокнуть, вот увидите. Кто знает, сколько еще нам болтаться по волнам.

Многие пассажиры надели спасательные жилеты; правда, хранились они в каютах, и, когда началась паника, не всем хватило самообладания и времени, чтобы их вытащить. Сам Харди, две неразлучных сестры и старичок по имени Майкл Тернер остались без жилетов.

Вскоре после моего возвращения на место Харди вскрыл одну из банок и впервые роздал нам галеты — твердые как камень небольшие квадратики, которые невозможно было надкусить, не размочив слюной или водой. Сжимая губами такой сухарь, я ждала, когда же краешек размякнет у меня во рту, а сама тем временем смотрела в небо, на мириады звезд, которые пронзали необъятную тьму, бескрайнюю, как океан, и молилась хранившим меня силам природы, чтобы они уберегли и моего Генри.

В душе у меня теплилась надежда, но женщины одна за другой не выдерживали и заливались слезами. Харди выпрямился в раскачивающейся лодке и провозгласил:

— Может, ваши близкие погибли, а может, и живы. Считайте, что они плывут в шлюпке, как мы, и не тратьте драгоценную влагу на слезы.

Невзирая на его совет, всхлипы и тихие причитания не смолкали всю ночь. Я чувствовала, как трясет сидящую рядом девушку, а один раз у нее вырвался гортанный звериный стон. Я осторожно тронула ее за плечо, но, казалось, ей от этого стало только хуже; убрав руку, я стала слушать монотонный плеск волн. Миссис Грант расхаживала по рядам, всеми способами успокаивая самых безутешных, но вскоре Харди велел ей сесть на место и сказал нам, что сейчас разумнее всего будет устроиться поудобнее и отдохнуть; по мере сил мы так и сделали, прижимаясь боками друг к дружке, ободряя себя и соседей. Наперекор всему, очень многие сумели подремать.

На следующее утро, когда мы проснулись, мистер Харди огласил нам график дежурств, в том числе и для гребцов: самым крепким предстояло сменять друг друга на веслах. Миссис Грант и всем мужчинам, за исключением мистера Тернера, предписывалось занять места у бортов, рядом с уключинами, которых было восемь, и начинать грести по команде мистера Харди, посменно передавая две пары весел вперед или назад. Сам Харди прикинул силу ветра и течения, а потом я услышала, как он сказал сидевшему рядом с ним пассажиру, что грести нужно лишь для того, чтобы нас не сносило течением, поскольку сейчас самое верное дело — держаться вблизи места кораблекрушения. Все остальные по очереди орудовали черпаками. Шлюпка сидела очень низко, и, несмотря на почти полное безветрие, вода то и дело перехлестывала через перила (или, как выражался мистер Харди, через планшир), угрожая промочить нашу одежду и входившие в аварийный запас одеяла. Больше всего доставалось тем, кто сидел на носу, на корме и на длинных скамьях вдоль обоих бортов. Эти люди загораживали собою счастливчиков, устроившихся в середине.

Закончив раздачу галет и воды, Харди велел нам сложить одеяла в носовой части шлюпки и тщательно накрыть брезентовым чехлом, чтобы защитить от брызг и от возможной течи. Он объявил, что женщины смогут в очередь отдыхать там по трое, но не долее двух часов подряд. Коль скоро на борту оказалась тридцать одна женщина — если причислить к ним маленького Чарльза, — выходило, что каждая могла один раз в сутки прилечь в этом уголке, который сразу же окрестили «дортуаром». В оставшееся время там дозволялось по желанию отдыхать и мужчинам.

После обустройства места отдыха мистер Харди обязал гребцов по возможности держаться в пределах видимости других шлюпок. Чтобы приносить хоть какую-то пользу, я весь день вглядывалась в даль, защищая глаза ладонью от слепящих солнечных бликов. Так я чувствовала свою причастность к общему делу. Мистер Нильссон, представившийся сотрудником какой-то судоходной компании, всячески ратовал за четкую организацию и пожелал выяснить у мистера Харди, на какой срок хватит запасов продовольствия, но тот ушел от прямого ответа, бросив, что это не предмет для беспокойства, коль скоро нас в ближайшее время спасут, а он абсолютно уверен, что именно так и будет. Больше мы не заводили почти никаких разговоров, тем более что бессмысленные взгляды и расширенные зрачки многих женщин выдавали состояние шока. В ту пору я знала по имени только двоих пассажиров шлюпки. Полковник Марш, крупный представительный мужчина, овдовевший несколько лет назад, ужинал за капитанским столом, как и мы с Генри; а еще я узнала миссис Форестер, тихую женщину с беспокойным взглядом, которая неизменно появлялась на палубе лайнера либо с вязаньем, либо с книгой. Полковник мне энергично покивал, а миссис Форестер, даже не ответив на мою приветственную улыбку, отвернулась.