Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хочешь сказать, что у тебя мозгов больше?
— Эй, девчонки! Вы что, ссоритесь? — удивленно спросила Наталья Петровна, садясь за стол.
— Нет, Наталья Петровна. Мы с Олей никогда не ссоримся, — опустив глаза, тихо ответила Марта.
— Мы просто прикалываемся, мам, — торопливо пояснила Оля.
— А… Ну что ж, прикалывайтесь на здоровье. Я тоже помню, как мы с твоей мамой, Марта, когда-то подшучивали друг над другом. Тоже девчонками были, как вы.
— А вы что, дружили с моей мамой? — удивленно спросила Марта.
— Ну, не то чтобы дружили… Хотя какое-то время дружили, да. Мы ведь в одном классе учились и жили в соседних дворах, как вы сейчас.
— А почему раздружились?
— Не знаю. Как-то само собой все произошло. После школы наши пути разошлись. Редко у кого сохраняется школьная дружба. Теперь едва здороваемся при встрече, как чужие.
— А с мамой было легко дружить? — осторожно спросила Марта.
— Ну что значит — легко? — задумчиво пожала плечами Наталья Петровна. — По-моему, дружба такими категориями не измеряется. Нет, тут другое. Твоя мама ведь очень красивая была, цену себе знала, да она и сейчас красивая, видела ее недавно на автобусной остановке. Хотела подойти, да не успела, мой автобус подошел. Да, она красивая, только грустная очень.
— Мама грустная? Да ну… — недоверчиво усмехнулась Марта. — Она сама всегда говорит, что надо держать лицо, чтобы никто не догадался, что у тебя внутри происходит.
— Ну да. Надо, конечно. Только не всегда получается. Иногда и не уследишь, какое на нем образуется выражение. Жизнь-то у твоей мамы тоже не сахар, как я понимаю. Сколько уже времени прошло, как твой отец… Как он…
— Вы хотите спросить, сколько времени прошло с тех пор, как папа от нас ушел?
— Ну да… То есть я не хотела, Марточка… Тебе неприятно, наверное? Извини…
— Да ладно. Я вовсе не комплексую по этому поводу. И мама тоже прекрасно себя чувствует. И без него проживем, подумаешь, какое счастье потеряли. Да и какой он муж для мамы? Она сильная женщина, а он слабак! И это еще спорный вопрос, кто кого бросил, потому что слабаки на фиг никому не нужны!
— Нельзя так про отца, Марточка. Пусть мама о нем говорит все, что хочет, а тебе нельзя.
— Почему?
— Потому что он твой отец.
— И что?
— Он любит тебя.
— Да вы-то откуда знаете, любит он меня или не любит?
— Зря ты так, Марточка. Зря. Хотя это не мое дело, конечно.
— Нет, интересно вы рассуждаете, Наталья Петровна! Получается, что я обязана его любить, что ли? Он маму бросил, как бы ниже плинтуса опустил, а я должна? Никто ведь разбираться не будет, кто кого на самом деле бросил! Если женщина разводится с мужем, все так и считают — это он ее бросил! И тем самым клеймо на ней ставят! Получается, и на мне это клеймо есть, ведь я с мамой живу! И что, после этого я его любить должна, что ли? А не много ему будет, а?
— Ты маленькая еще, не понимаешь… — тихо и виновато вздохнула Наталья Петровна, опуская глаза. — Не научилась еще эти узелки развязывать…
— Я не маленькая. И никаких узелков здесь не вижу. А если они и есть, то развязывать их не собираюсь, не больно-то и хотелось.
— Ничего, Марточка, ничего… Вот выйдешь замуж, родишь своих детей и все станешь оценивать по-другому. И отца простишь. И рада будешь, что он у тебя есть, что живой. Вот что главное, Марточка. Понимаешь? Живой! А у моей Оли уже никогда отца не будет… А впрочем, что я к тебе привязалась, а? У всякого человека собственное горе горше других оказывается.
Наталья Петровна виновато махнула рукой, сморгнула, улыбнулась жалко. Оля протянула руку, слегка огладила ее по плечу:
— Ну что ты, мамочка, не надо… Папу ведь все равно не вернешь.
— Да я понимаю, доченька. Столько времени прошло, а я никак не могу привыкнуть к своему вдовству. Вот и отца Марты принялась защищать, хотя какое мне дело, казалось бы… Ладно, не будем больше об этом. Давайте чай пить, девчонки! Может, все-таки позволишь себе маленький кусочек торта, Марточка?
— Нет, спасибо. Я лучше домой пойду, Наталья Петровна.
— Обиделась?
— Нет, что вы! Просто мне пора уже. Мама с работы вернулась, наверное. И к контрольной по химии надо готовиться.
На улице было уже темно, и действительно надо было идти домой, но Марта шла медленно, будто раздумывала, стоит ли торопиться. Апрельский вечер был звонок и свеж, и вкусно пахло едва проклюнувшимися тополиными листочками, и где-то во дворах играла гитара, и веселый хрипатый голосок лихо выпевал незамысловатые строчки: «…я готов целовать песок, по которому ты ходила…»
Марта улыбнулась — да, все так, именно так! То есть у нее будет именно так! Чтобы целовали песок, по которому она будет ходить!
Войдя в свой двор, она подняла глаза — света в окнах квартиры не было. Да, мама домой не торопится, чтобы накормить ее ужином. Ее мама вовсе не такая, как Наталья Петровна, и живут они не так. Не щебечут радостно, встречаясь в прихожей, не проявляют восторгов по поводу купленных в кулинарии капустных котлеток. У них очень сдержанные отношения, но ведь это не значит, что мама ее не любит, просто она совсем, совсем другая.
Или все-таки… Если честно? Хотелось бы ей, чтобы мама была такой, как Наталья Петровна? Такой открытой и ласковой, такой непритязательно любопытной? Чтобы ждала ее дома, с нетерпением глядя в окно и страшно за нее беспокоясь? Чтобы жила только ее интересами, а своих собственных интересов у нее вовсе не было?
И вообще, где мама сейчас? Может, пытается устроить личную жизнь — в который уже раз, и все безуспешно? Хоть бы предупредила, что поздно вернется.
У подъезда уныло стоял Вовка Гроховский, одноклассник, влюбленный в нее еще с детсадовской группы. То есть он так думал, что влюблен, потому что это было его личное дело. Потому что Вовкина любовь с ней, с Мартой, никак не соотносилась и была даже несколько для нее оскорбительна — ну что такое этот Вовка, в самом деле? Без слез не взглянешь. Долговязый, сутулый, взгляд какой-то затравленно-умоляющий. Будто она задолжала ему чего-то и никак отдавать не хотела. Ей-богу, даже смотреть на него неловко. И зачем опять к подъезду приперся?
— Привет, Марта. А я вот стою, тебя жду. Света в окнах нет, вот я и подумал, что тебя нет дома…
— Да. Железная логика у тебя, Вовка. Индукционный метод мышления, как у Шерлока Холмса, — проговорила она, проходя мимо него и не собираясь останавливаться. Сарказм в ее голосе должен был объяснить Вовке это нежелание останавливаться хотя бы на секунду.
— Марта, погоди, — услышала она за спиной, когда взялась за ручку двери подъезда. — Погоди, Марта! Я сказать хотел… Давай завтра после уроков в кино пойдем! А потом в кафе. Или сначала в кафе, потом в кино, как захочешь…